«Я - непокорный»

30.06.2017 11:56

 

Известный в республике человек, десятки лет проработавший на различных ответственных должностях, знаменитый саранский градоначальник Иван Ненюков завтра отмечает семидесятилетний юбилей. Иван Яковлевич всегда отличался прямотой суждений и четкой жизненной позицией. Вот и интервью у нас получилось временами острое, но вместе с тем и какое-то душевное, личное. 
Иван Яковлевич принимал журналистов «ВС» в своём частном доме, что на Светотехстрое. На веранде добротного, крепкого, но по-спартански простого дома. Первым делом показал своё хозяйство: приличных размеров огород, теплицу с помидорами, да не простую, а с вентиляцией. В надворной постройке доходят до нужной кондиции две пузатые бутыли с домашним вином. - «Это чтоб гостей потчевать». А само интервью проходит под аккомпанемент регулярного крика петуха из курятника. Иван Яковлевич встречает нас по-домашнему, без официоза. Разговор ведёт степенно, чувствуется закалка бывалого руководящего работника. И порой кажется, что этот принципиальный и убежденный в своей правоте человек и сейчас на высоком посту. 
 
Потомок ЧингиСХана
- Есть такие сведения, что мы, Ненюковы, - потомки Чингисхана. То есть пошли от татар, при том княжеского рода. Был у меня друг, руководитель Россельхозбанка, и вот он поднимал историю своего рода, по Темникову, по Краснослободску, а нашёл меня. Даже бумаги соответствующие есть!
Очень много Ненюковых в Темниковском районе, потом они перекочевали в Краснослободск, а оттуда начали расходиться во все стороны России. Когда я работал главой города, мне писали из Нижнего Новгорода, Санкт-Петербурга, Москвы, Уфы однофамильцы. Оказалось, что у нас в родне такие писатели, как Лермонтов, Куприн. С такой роднёй грех самому чего-то литературного не создать. Но сам я писать уже не сяду, а вот если бы кто за мной записывать стал, то страниц на полтысячи я бы наговорил интересных фактов. Очень.
Я в жизни всё, что видел, слышал и знал, - всё помню. Всё. А были и такие моменты, которые и в нашу реальность встроить сложно. Вот, например, мне отец рассказывал, что в соседней деревне, где я родился, в Каньгушах, местные жители нашли скелет в три метра. Там проходил симбирский тракт, проезжал Пушкин. Но места там в целом бедные, больших рек нет. Так - леса да медведи. И в колхозе, кроме ржи, не росло ничего. 
Изба наша была с одним помещением. Потом в 56-м году построили пятистенку. В районе лес замечательный, а дома были ой какие плохие. Таких, чтобы из сосны срубленные, мы её красным деревом называли, было всего несколько домов и школа. Остальные все - осина, липа, берёза. 
Мой покойный отец работал в колхозе кладовщиком, потом конюхом, пастухом. И моя знаменитая фраза - «Воровать надо в меру» - от него. Он всегда говорил мне: «Ванька, не воруй! Ты видишь, что люди ещё хуже нас живут. И не воруют!». Бывало, нам, в семью, где восемь человек, в кармане жито горсть принесёт - и всё. Вот я с детских лет и привык: у соседей нету - и у меня нету. Я в заплатках, и они в дырах. Но зато жили весело. Дрова заготавливали и жили. 
 
Самолет на площади
- С людьми из нынешней политической элиты я работал и всех хорошо знаю. Начиная с 1978 года, как стал секретарём парткома, я уже был, что называется, в номенклатуре. В 1985 году пришёл работать в райисполком заместителем председателя. Я же хозяйственник - сразу занялся делом: решил благоустроить парк Пролетарского района. В то время главная проблема была найти материалы, за реализацией вопрос бы не встал. Денег было, «как у дурака махорки», ей-богу. А вот материалы были лимитированы, потому что строительство велось в огромных масштабах. С моей подачи в парке оборудовали дорожки для прогулок, поставили столбы с фонарями, чтобы страшно вечером не было. Привезли и смонтировали хорошие аттракционы, спортплощадку, турники, чтобы люди спортом могли заниматься. И как-то в одну ночь все светильники побили. Я чуть не плакал. Честное слово! На душе так муторно было. Мы ведь провели огромную работу, собирали фонари со всех предприятий. А турники - те вообще в узел завязали. Поверить сложно: 76-ю трубу - и в узел. До чего было обидно: пытаешься для людей что-то сделать, а тут такое отношение. По этому поводу я поднял шум в прессе - ситуацию осветили на радио, в газетах. Народ, конечно, осудил вандализм. И даже, я слышал, нашли тех, кто это сделал. И… «поругали».
Другой случай - решил на День города привезти из Лямбиря самолёт и поставить на площади. Самолёт Ла-5 - чешский, тренировочный. Мы его притащили, поставили на постамент. А на следующий день был дождь, ребятишки его весь излазили и так в грязи извозили, что он просто чёрным стал. Пришлось звать на помощь работников администрации. Говорю, кто с утра самолёт поможет отмыть, сразу после идёт домой. Что вы думаете? Отмыли! 
Но тут ещё одно несчастье с этим самолётом. Появился работник санэпиднадзора. Мы с ним были знакомы до этого: вредный человек. И он приказывает  убрать самолёт. Прицепился к приборам, панель которых оборудована фосфорными стрелками. И якобы они создают радиационный фон. То есть лётчики летают, и всё нормально, а он упёрся. Пришлось самолёт собрать и отвезти обратно. А этот проверяющий вредил специально - он гараж просил, а я ему не дал. 
 
«Люди мне всегда верили»
- Самыми сложными в своей работе на посту Главы Саранска считаю три года, когда в казне денег не было вовсе: 1999-2001. Тогда бюджетники зарплаты по пять-шесть месяцев не получали. А на заводах ситуация была ещё труднее. Но людям как-то приходилось в глаза смотреть. Я приходил в коллектив и говорил: «Нету! Ну нету! Ничего нельзя сделать. Я сам не получаю, и вы не получаете. Давайте потерпим». Люди мне всегда верили. Потому что я не врал и не воровал. А про это все знали, про такие дела народ всегда знает. Пытался делать что мог: зарплату выдавать сахаром, крупой, водкой. Чтобы хоть как-то поддержать народ. И табуретками, и холодильниками, и стульями - всем что было. 
Я каждый день ходил на работу пешком по улице Коммунистической. Мой маршрут все знали, и если кому-то надо было что-то быстро решить, ловили меня по дороге. Пока дойду до крыльца администрации, уже с десятью людьми поговорю. На крыльце ещё семь стоят, ждут. 
Просьбы были разные, но в основном - работа, жильё и защита от начальников-дураков. Последнее было особенно актуально. Людей я принимал много, и помогать получалось практически всегда. Для некоторых обращение ко мне было последней надеждой. Но если кто приходил и просил лишнего, я сразу это видел. И говорил - нет. А если человек говорил по чести, вопрос ставил по совести, то я обязательно решу проблему. Если сам не могу помочь, то все кабинеты обзвоню, всех на уши поставлю. И мне не отказывали - принимали людей, вникали в их проблемы. И все эти дела я обязательно держал на контроле. Все знали, что деньгами или чем иным меня благодарить нельзя. Бутылку разве что принесут или ножик. 
Я, кстати, и сам сейчас делаю ножи. Вот занялся, четыре клинка у меня в работе. Да только материала для ручек не хватает. У меня заготовки хорошие, сталь прочная. Профиль у ножей моих одинаковый: острых бандитских нет.
Когда нож делаю, отдыхаю душой - работа творческая. Правда, руки у меня уже не те. Как отношусь к оружию? Было у меня восемь стволов. А потом взял и раздарил знакомым. Сейчас осталось одно ружьё - года четыре из сейфа его не вынимал. Да и не сказать, что я сильно охоту люблю. Поставят на номер дичь загонять, простужусь только. А вот рыбачить я люблю. 
 
«Честно прожитая жизнь ценнее всего»
Советские руководители от современных, конечно, отличались. Партийная номенклатура была более ответственной, подготовленной аппаратом к серьезной работе. Там умели готовить кадры. Управленческие навыки у них были хорошие. Я также прошёл все инстанции, которые положено было пройти до того уровня, который я занимал. Если человек перескакивал какую-то ступень, такое, как правило, не поощрялось. Стремительно выскочить наверх - не пустит партия, скажут: «не готов, иди ещё поработай, попиши». 
Руководители до перестройки были и более скромные, в том числе в образе жизни. У многих дома основным признаком достатка считались книги (которые, кстати, были в дефиците) и какая-то экстравагантная одежда. К примеру, в то время у руководителей было престижно иметь ратиновое пальто, как знак принадлежности к высокому рангу. У меня тоже такое есть. Кстати, ткань стоила 310 рублей, что по тем временам большие деньги. Но ещё лучше ратина был шеврон. Эта ткань была годная, купил одно пальто - и на всю жизнь.  
Отличала советских аппаратчиков (не всех конечно) неподкупность. Взятки были крайне редки: среди своих не поймут. Хотя отмечу, что это касается руководителей, которые имели уровень: председатели, секретари. Но и у нас один такой «баран» нашёлся, бывший второй секретарь Пролетарского райкома. Причём даже смешно - погорел на краже консервов из универсама. Тайком складывал банки в дипломат и выносил. 
Сейчас же в управленческих кадрах выскочек достаточно. Большая часть современных наших проблем в том, что иногда к управлению приходят дураки. Раньше, если человек высокого полёта, а у него сын или дочь, отпрыска выше, чем инструктором райкома-горкома, не допустят. Никакой семейственности не было. Вредно это для государства. Ты сначала покажи, что достоин занять это место, а потом и продвигайся по карьерной лестнице. Дети начальников занимались работой в соответствии со своими способностями. 
Что я чувствую, глядя на особняки людей из современной элиты? Ну, брат, с моим домом их, конечно, не сравнить. Но!.. Я мог взять больше, чем любой из них. Возможность была. Практически всё, что было удобно, красиво и дорого, - всё было в моём ведение. Землёй распоряжался, какие и где дома строить, решал я. Но честно прожитая жизнь всё-таки ценнее. Хотя меня порой некоторые родственники и упрекают… 
Но мне хватает. У меня хорошая пенсия. Такая пенсия в республике, дай бог, у десяти человек. Ну, мне ведь ещё и за сына погибшего платят, офицера ФСБ. Недавно, 19 июня, был его день рождения. А погиб он 3 ноября 2005 года в Ингушетии в командировке. Я просил его не ездить, отказаться. Были возможности. Но он всё равно поехал. Не мог иначе. 
 
«Никому не подчинялся!»
- Время, когда я работал на высоких должностях, сложное было, бандитское. Начинали ходить «ребятишки» с кирпичами, потом с топорами, цепями, ножами. На меня, правда, сильных наездов не было. Но в кабинет в райисполком на разборки приходили. Требовали: «Отдай!». Я говорю: «Не отдам!». И понимали, что не отдам. Или просили разрешить поставить на площади торговый киоск - прямо посреди дороги. Ну так же нельзя. Говорю, магазин можно, но надо его передвинуть. 
Когда пришёл работать на пост мэра города - тоже приходили. Правда, тогда у меня уже был охранник с пистолетом - я с ним никого не боялся. А приходили такие, что бояться было за что. Но я разговаривал со всеми нормально: «Это можно. А это - нет. И нельзя никак!». Говорил с бандитами честно, и они говорили честно. Знали, что принести мне что-то, дать - нельзя. Только правильно все делай, по закону - тогда работай. Что интересно, иной бандит был понятливей, чем чиновник. 
Вообще, я был очень вольным человеком. Никому не подчинялся, даже Меркушкину. Я его уважал как Главу республики. Все-таки высшее должностное лицо. С Волковым работали в тесном контакте. Он за все правительство отвечал, я - за город. А остальных в упор не видел. Что-то мне скомандовать было бесполезно. Естественно, это многим не нравилось. Предавали меня люди, которые в глаза чуть ли не лучшими друзьями прикидывались.
Один раз меня сильно перед бандитами подставили. Перед выборами возникли вопросы по поводу рекламных баннеров. Ко мне бандиты прибежали с претензиями, дескать, это я приказал рекламу снять. Я говорю, какой баннер? Вы о чем? А мне не верят. Говорят, на меня указали. Ну нехорошо так делать, а главное, зачем? 
Был ещё один случай, но он, конечно, несерьёзный. Я дружил с одним из руководителей, ходил к нему поговорить. И вот один землячок настучал, дескать, мы в рабочее время выпиваем. Ну, Волков мне поставил на вид. Я, естественно, сразу догадался, кто донёс. Мы с Владимиром Дмитриевичем над ситуацией, конечно, только посмеялись. Но опять же, зачем так делать?
 
«Я начал менять облик города»
- Я получал удовольствие от того, что ходил на работу. Всегда, даже в самые тяжёлые моменты. И горд тем, что всё-таки это я начал менять облик города и поднимать его из навоза. Да, из навоза. Это сейчас Саранск превратился в современную и красивую столицу. Но работу над этим пришлось начинать мне. В высоких кабинетах всех убеждал - сначала надо сделать город красивым и комфортным, остальное приложится. Куда вы людей, принимающих важные решения, чиновников и бизнесменов привозить будете? В это село? Какие инвестиции? Какие производства? Давайте Саранск прилично обустроим, чтобы не стыдно было людям показать и всем жителям республики радость и гордость доставим. Так и стали город приукрашивать, многое сделали. 
В период моей работы серьёзных аварий не было, обошлось. Но, помню, был гидроудар. Когда в системе резко останавливается движение воды, а потом она с новой силой пробивает всё что есть на её пути. А в отоплении этого делать ни в коем случае нельзя. Потому что батареи сразу становятся от высокого давления как подушки. Так у нас сразу 150 домов в городе остались без отопления! Зимой!
Тут же ко мне множество звонков, паника: мы сейчас подъедем, давай разбираться. Я отвечаю - нечего разбираться, я уже всё скомандовал. А звонившие удивляются: «Как же без нас? Без «устранения», с посиделками?». Это сейчас смешно, тогда не до смеха было. В общем, выпить не отказывались, да и я не без греха. Но в меру и с хорошими людьми! И повод должен быть весомый! 
Был у меня друг, начальник медвытрезвителя, весёлый мужик. Видит, пьяненький партаппаратчик по улице идёт. Он ему: «Привет, ты куда? Садись - подвезу». И привозит - в вытрезвитель! Тот на него матом: «Да как я в вытрезвитель пойду? Я же партийный, а там одни беспартийцы!».
 
P.S. 
Уже прощаясь, мы спросили у Ивана Яковлевича, вернулся бы он к управленческой работе, если бы позвали? «Да! - ответил Ненюков. - Пять лет точно мог бы ещё поработать. И не навредил бы». Честно говоря, глядя на этого крепкого душой и телом человека, немного старомодного в своей честности и прямоте взглядов, сомнений в справедливости его слов нет ровно никаких. Но тут Иван Яковлевич немного грустно добавляет. «Но меня не позовут. Я - непокорный!». А жаль. Не потому, что непокорный. А потому, что не позовут. Не позовут?..
Александр РУЧИНСКИЙ

 

 

                       

 

 


 

«Вечерний Саранск»