Заслуженному писателю Мордовии Павлу Любаеву исполнилось 90 лет

Заслуженный писатель МАССР П.К. Любаев прошел войну в знаменитой и грозной структуре «Смерш», в мирное время продолжил охранять покой граждан в погонах офицера милиции. И всегда писал. Прежде всего, стихи, крупные поэтические полотна, прозу. С отличием окончил ШКМ (школу коммунистической молодежи) и рабфак, юридическую школу милиции, филологический факультет МГУ имени Н.П. Огарева. 24 декабря ему исполняется 90 лет. И хотя Павел Кириллович всю жизнь работал в карательных органах, он не разочаровался в людях, по сей день доброжелателен и отзывчив. Он является автором многих поэм: «Базальтовый мальчик», «Родник», «Лучинник». Творчество его многогранно: гражданскую лирику меняет любовная, военная или просто житейская тематика.

«Я пришел тебя сватать»

Павел Кириллович ложится и просыпается поздно, и мы встретились с ним после полудня, когда он успел позавтракать. Предложил и гостю обед, чай, а если есть желание, можно и более крепкое тонизирующее средство. Словом, проявлялась его привычная доброта. А потом перешли к делу:

— Ты будешь писать о моей литературной деятельности? Тогда вот... — Он указал на стол со стопкой книг высотой в полметра. В стопке находились сборники стихов, поэм, прозы на мордовском, русском, венгерском, эстонском, татарском, удмуртском — в общем, на многих языках. — Здесь вся моя творческая жизнь.

— Как литератор, Павел Кириллович, Вы известны и без меня. Расскажите лучше о той искорке, которая заставляет писать стихи.

— Общеизвестно: двигателем поэзии, прежде всего, является любовь; без любви не получится ни строчки. А если что получится, то это не стихи, а просто рифмованные слова.

— Вот и расскажите, как влюбились, женились...

— У меня получилось наоборот: сначала брак, потом любовь. Мордва, как собственно, и русские, в старину женились рано: как только юноша начинал чувствовать себя мужчиной, ему родители немедленно находили невесту. Я не стал исключением. К 18-ти годам я успел окончить Мордовский рабфак, что давало нечто близкое к среднему образованию, и на фоне тотальной безграмотности слыл весьма образованным. Так вот, в нашей школе в Пикшене Большеболдинского района учились девушки из Кабаева: Нина и Фрося — обе были умны и хороши собой. После небольшого раздумья я и поехал в Кабаево сватать Фросю: Нина красивее, и я боялся, что она мне откажет.

Павел Кириллович рассказывал с некоторой самоиронией — это его стиль беседы, которую сохраним. По пути обладателя новенького рабфаковского диплома встретился знакомый парень, который, узнав о цели его визита в Кабаево, отсоветовал сватать Фросю, а взять Нину. И объяснил причину: Фрося тоже хороша, но уступает Нине. Во-первых, Нина чуточку красивее, жениху подходит по росту, Пикшеньскую семилетку окончила с отличием, может делать любую работу, и даже мужскую. Такая в хозяйстве просто не заменима. О любви в те годы говорить было не принято.

И будущий поэт сменил курс, повернув к избе Нины. Та сидела на крыльце и с приветливой улыбкой спросила: «Ты чего приехал, Павел?»

— Жениться решил.

— И на ком?

— На тебе.

— На мне!? Ха-ха-ха...Однако об этом смехе девушка вскоре забыла: парень приехал с самыми серьезными намерениями. На Покров молодые поженились. Вот только тогда и началась любовь.

Младший лейтенант Любаев служил в грозной организации «Смерш» на Сталинградском фронте. Смершники не афишировали свою профессиональную принадлежность и одевались в солдатские фуфайки. Поэтому знаки различия на петлицах не были видны. Однажды он с рядовым бойцом смерша Владимиром Захаровым шел на передовую, чтобы разобраться в пикантности ситуации, которая сложилась между нашими и немцами. Была еще одна причина: чуть не перестреляли друг друга комбат со своим комиссаром. Оказалось, командир хотел позиции немного перенести в тыл. Ну, метров на пятьдесят, на тактически более удобную позицию, а комиссар выступил против. Правда, к приходу особиста руководители батальона стреляться передумали — помирились. Осталось разобраться с теплыми отношениями наших бойцов с противником.

Дело в том, что однажды к нашим окопам приползли немцы и попросили лопаты, обещав к утру инструмент вернуть. Переговоры вели в коррупционном порядке. Предложили скромную взятку и залог: в качестве взятки дали фляжку спирта, сигарет, а в залог оставили свои винтовки. Коррупция даже на войне оказалась всесильной.

— Да хрен с ними, пусть копают. Потом нашей похоронной команде будет куда закапывать, — мудро решил один из старых бойцов, закуривая немецкую сигарету.

К утру немцы лопаты действительно вернули. Вот и все, но ситуация была похожа на братание со смертным врагом. «Видимо, человек в постоянной ненависти находиться не может — так недолго и свихнуться». — Ту мысль Павел Кириллович помнит по сей день.

Конечно, собрал бойцов, провел беседу и посоветовал, что с военным трибуналом лучше не связываться. А взбешенный «братанием» командир батальона приказал своим бойцам до утра вскопать чуть ли не полкилометра траншей ближе к противнику. По тактическим соображениям это было оправдано: немцы, чтобы не угодить в своих, бомбили и обстреливали глубокие тылы наших. Иногда передний край находился настолько близко, что силачи до вражеских траншей могли докинуть гранату.

Помогла ли беседа с бойцами? Нет, считает Павел Кириллович. По агентурным данным он знал, что и наши бойцы вполне успешно ходили к вражеским соседям с ответным визитом за лопатами. Приказ-то комбата надо выполнить в срок, а инструмента не хватало. Реакция комиссара была бурной, и если отбросить матерщину, сказал он бойцам примерно следующее: «Сволочи... мать, мать, перемать. Ходят, как к куму самогонки выпить. Да я вас, сукиных детей...» Однако «сукины дети» смиренно стояли в строю и бессовестно утверждали, что с к немцам за лопатами не ходили, они стали жертвами «поклепа» стукачей. Однако все понимали, без дополнительных инструментов приказ выполнить было невозможно. Обошлись без воспитательного процесса трибунала.

Любаев возвращался с рядовым Владимиром Захаровым в особый отдел полка, и по пути они увидели спящего солдата. У поэта мгновенно родились строчки:

Лишь затихла канонада

И растаял дым прогорклый,

Крепкий сон свалил солдата

На израненном пригорке.

После он напишет полное стихотворение «Солдатский сон». Поэтическую фантазию смершника перебил начавшийся обстрел наших тылов. Павел Кириллович ясно увидел, как в нескольких метрах рядового Захарова в траншее засыпало землей. Подбежал. Нет, столько грунта ему без инструмента не разгрести. Он добежал до ближайшего подразделения и дал указание раскопать рядового. Сам с докладом ушел в особый отдел.

Не нашли рядового Захарова, и оставалось предполагать: дезертировал солдат или его раненого подобрали санитары. Лишь после войны Петр Любаев узнал о судьбе пропавшего бойца. В 1946 году Павла Любаева направили в милицейскую школу в Ленинград, и он решил навестить родных Захарова, рассказать о последних минутах их сына. Сердце гостя чуть не разорвалось от радости: дверь открыл сам «покойный» Захаров. Оказалось, тогда под Сталинградом одним взрывом солдата закопало, вторым выкопало, но сильно ранило ногу. Его сразу же подхватили санитары и отправили в медсанбат. Ногу ампутировали.

После учебы в милицейской школе в Лениграде и Куйбышеве Павел Кириллович работал в Ковылкинском РОВД оперуполномоченным МВД, то есть разоблачал взяточников из числа милиционеров. В разговоре он вспомнил одного из участковых, бравшего взятки и самогоном, и деньгами. Кроме основной работы, молодой оперативник выполнял задания начальника милиции. Однажды в селе Лашма у солдатской вдовы с тремя детьми украли корову. Для крестьянки, да еще без мужа, полная беда. Поручили это дело расследовать Павлу Любаеву. Вычислил в течение недели: вором оказался сосед. Рога и копыта украденного животного спрятал в навозной куче. Срок получил хороший, а вдове колхоз выделил новую корову.

На пенсию поэт ушел с должности заместителя начальника отдела кадров МВД МАССР. Полковник милиции в отставке.

На прощанье Павел Кириллович усмехнулся и спросил:

— Говоришь, ты 49-го года? Хороший год: меня в 49-ом приняли в Союз писателей СССР. Желаю тебе дожить до моего возраста и так же швыряться десятилетиями. Я уже полжизни на пенсии, и если бы не писал, умер бы от тоски.