Владимир Барсуков: «Во время блокады каждый второй ленинградец погиб от голода и бомбежек»

Мы продолжаем рубрику «Чтобы помнили». Сегодняшний наш герой — Владимир Федорович Барсуков, в юности перенесший на себе все ужасы блокады Ленинграда.

Интересная получается картина. Как только начинаешь писать про ветеранов, то выясняется факт, что они большей частью не местные, но в их жизни происходил какой — то перехлест, пересечение с нашей республикой, и все, прикипело, будто сваркой приварило — не отпускает от себя наша Мордовия.

Вот и Владимир Барсуков родился в деревне Размыслово Сенненского района Витебской области, что в Белоруссии. Четырнадцать лет ему было, когда в 1940-м году в их районе появился посланец из Ленинграда, ездил по окрестным селам, агитировал пацанов продолжать учебу в ремесленном училище в городе на Неве. По окончании его можно было получить специальности токаря, слесаря, электрика. У сельских ребят дух захватывало от предстоящей перспективы, о таком они могли разве что мечтать. А Владимир в то время как раз закончил семь классов или неполную среднюю школу, да и возраст у него оказался самый подходящий. Решил поехать, родители вначале не отпускали в далекие края, но как увидели, что компания подбирается приличная — 5 человек с близлежащих сел — сдались. Так прямо с сопровождающим агитатором они и уехали.

В 1940-м году вышло соответствующее постановление правительства о расширении сети подготовки трудовых резервов для страны Советов. И поэтому в крупнейших городах Советского Союза организовывались ремесленные училища, где юноши и девушки получали рабочие специальности и трудоустраивались сразу на один из заводов — кадры тогда требовались везде, собирали их со всей страны и относились к ним с особой заботой. Вот и Владимира вместе с другими ребятами, приехавшими с Белоруссии, поселили в общежитии, находящемся вблизи от их училища № 16, в центре города, возле Гостиного двора. Ребята решили овладеть профессией электрика. Им выдали красивую форму, синюю шинель- такую же, как у моряков. Было организовано бесплатное питание. И очень насыщенной была культурная программа. В Ленинграде всегда было что посмотреть, это — город-памятник, красивейший в мире. Кстати, и война застала Владимира в одном из музеев. 22 июня, в выходной день ребят из ремесленного училища № 16 повезли смотреть музей артиллерии.

-Было где-то около двенадцати дня. Мы осматривали экспонаты,- вспоминает Владимир Федорович.- Но вдруг прошло какое-то волнение, и народ стало тянуть на выход. Вышли — видим, что люди столпились возле репродукторов. Как раз в это время и прозвучало объявление войны. У нас, у ребят, ввиду возраста, было упрощенное представление о войне, и это объявление мы не приняли во внимание. Лишь преподаватели нам тогда сказали, что это всерьез и надолго. А мы тогда жили в предвкушении каникул. Закончился первый год учебы, и в июле должны были поехать домой, на побывку. Но не получилось. Через три дня занятия в училище прекратились и далее учащиеся ремесленных училищ Ленинграда использовались уже по усмотрению городских властей. Нас направили на завод «Русский дизель» на замену рабочих, ушедших на фронт в первые же дни войны. В мирное время там выпускали двигатели для кораблей, а тут произошла перепрофилировка: все для фронта, все для победы.

Помимо своей основной специальности электрика, приходилось заниматься и слесарным делом, и токарным, ими мы тоже успели овладеть в училище. А поначалу нас и вовсе снимали на полтора месяца с работы на создание оборонительных рубежей в район Гатчины, в 60—70 километрах от Ленинграда. Противотанковые заграждения, наряду с нами сооружали женщины, старики, школьники-старшеклассники. Вот там я впервые почувствовал, что такое война. В то время немцы уже летали бомбить город. Иногда они обнаруживали и нас. В таких случаях они снижались, и бомбежка велась уже прицельно. Были и убитые и раненые. Тогда мы стали выставлять часовых, которые смогли бы предупредить нас о приближающемся враге, чтобы мы смогли заблаговременно спрятаться.

Когда немцы выбросили десант в Гатчину, то оборонители оказались отрезанными от города. И потребовалось двое суток, чтобы колонну, в которой было около тысячи человек, удалось обходным путем через болотистую местность, через лес, вывести к железнодорожной станции. Затем Владимиру и остальным пришлось еще поработать на оборонительных рубежах в районе Колпина, южнее Ленинграда. А потом фашисты подошли уже к Ладожскому озеру. На «Русском дизеле» в то время уже занимались ремонтом танков, поступающих с передовой, а также производством снарядов и мин. Сперва ребята, также как и прежде, добирались до работы на транспорте, потом и с этим возникли проблемы. Дело в том, что во время езды на транспорте, с работы или на нее, нередко объявляли военную тревогу. Транспорт останавливался, все прятались в убежище, и движение возобновлялось только после окончания налета. Это отражалось на работе, ребята порой задерживались на непозволительно долгое время. Было решено, что они будут ночевать здесь же, на заводе. Потом это же распространилось и на заводскую администрацию. Руководство стало сутками находиться на производстве, навещая своих родственников лишь время от времени, когда подвернется удобный случай.

- В первый же год войны я потерял всех своих друзей, приехавших со мной с Белоруссии, — свидетельствует Барсуков. — Первый, Коля Мурашка, погиб по дороге с общежития на работу, еще в то время, когда мы добирались транспортом. В районе Марсового поля была объявлена тревога. Я-то тогда сразу заметил траншею и сиганул в нее. А Коля побежал вперед, вместе с остальными в убежище. Когда обстрел закончился, я посмотрел туда, куда спрятался друг. А дома-то этого уже нет, разрушен подчистую. И убежище засыпано. Второго, Анатолия Симакова, потерял в заводской столовой. Мы зашли туда получить пайку хлеба и дрожжевого супа. Заняли очередь, друг встал ближе к свету. Под окном разорвался артиллерийский снаряд и осколком ему разбило голову. А двое остальных — Василий Савельев и Евгений Горнак впоследствии умерли от голода.

8 сентября считается днем начала вражеской блокады. Враги тогда подошли вплотную к Кировскому заводу, который стоял на краю города, взяли Царское село, Петергоф. Заняв удобную позицию, вражеская артиллерия могла обстрелять любую точку города. В этот день на Ленинград было сброшено 48 фугасных бомб и 6327 зажигательных. Возникло 178 пожаров. Было такое ощущение, что горит весь город. Немцы разбомбили Бадаевские склады, где была сосредоточена основная продовольственная база для всего города. Они горели несколько дней и их не смогли потушить. В огне погибло 2,5 тыс. тонн сахара, 3 тыс. тонн муки, много другой продукции. Это серьезно осложнило и без того сложную ситуацию с продовольствием. Ежедневная пайка хлеба становилась все меньше и меньше. Если поначалу выдавали по 600 граммов хлеба в день на человека, то затем норма сократилась до 450, далее до 300, а в ноябре выдавали по 125 граммов хлеба в день. И больше ничего. Это по карточкам, которые тогда выдавались всем. Кадровые рабочие получали 250 граммов хлеба. На заводе первое время давали дрожжевой суп, который представлял собой мутную водицу. Особенно тяжелым стало положение с продовольствием в октябре — ноябре 1941-го, когда доставка продовольствия самолетом в город стала нерегулярной. В Ленинграде началась массовая гибель людей от истощения и голода.

Владимир Федорович свидетельствует, что тогда в голове была постоянно одна мысль: где бы достать что-то съестное. Крошечную пайку хлеба промокали смазочным маслом — казалось вкусно. Варили столярный клей, когда его растопишь, он внешне становится похож на студень. Делали отвар из веток хвои. Пронеслась весть, что у Бадаевских складов, что сгорели дотла, верхний слой почвы сладкий от уничтоженного сахара. Так там землю потом собирали сумками. Затем в воду ее клали — чтобы посластить. Ребята сосали землю в рот, потом выплевывали, но вкус сахара все равно присутствовал. Но к Бадаевским складам еще не каждый мог дойти, так эту землю продавали на развес.

Блокада породила и энергетическую проблему. Электроэнергия подавалась только на заводы. В домах не было ни света, ни воды, не работала канализация. Чтобы что-то подогреть, использовали коптилку с фитильком. Не стало отопления. Чтобы согреться, нужны были дрова, а где их возьмешь? Разбирали мебель, потом — полы. Если в квартире было две комнаты, то все живущие сходились в одну, а вторую разбирали до основания и потом сжигали. Вспоминая себя, тогдашнего, Барсуков говорит, что все время был одет, и не помнит, чтобы раздевался — было очень холодно. Когда он был свободен от работы, то все время бежал в заводскую котельную греться.

Самым страшным было первое полугодие 1942 года. Особенно много ленинградцев умерло зимой — от голода и холода. Людей даже не хоронили. Не хватало техники, «не доходили руки». Город был забит трупами: в квартирах, подъездах, скверах. Проблема обнаружилась с первыми лучами весеннего солнца. Снег стал таять, и от разлагающихся трупов исходила угроза эпидемии. Руководство города приняло единственное в то время верное решение: захоронить всех в братской могиле. На Пискаревском кладбище были вырыты 180 траншей по 6 метров каждая. В каждую из траншей уложили около 3 тысяч трупов. Так на этом кладбище нашли свой последний приют земной 480 тысяч блокадников. Со второй половины марта умерших стали сжигать в термических печах на заводах. С открытием «дороги жизни» стали завозить хлеб, немного полегчало, но все равно блокадники были очень ослаблены.

-Все это время мы работали по 12 часов в сутки, стоя за станком, — рассказывает Владимир Федорович.- Было очень тяжело. Некоторые падали от усталости, на их место вставали другие. Но никто и не думал роптать. Мы верили, что наши войска все же прорвут блокаду рано или поздно. Завод несколько раз подвергался бомбежкам, а в январе 1942-го был разрушен основательно. Работу пришлось приостановить. Я был зачислен в команду противоздушной обороны. Когда все при тревоге спускались в укрытие, то мы поднимались на крыши городских корпусов тушить «зажигалки». Зажигательные бомбы большого урона не наносили, но после каждой из них начинался пожар. Порой в ночи после налета светился весь город. И при этом свете немцы выбирали объекты для фугасных бомб. Тогда на крыше каждого дома находился ящик с песком и длинные клещи. И надо было: либо засыпать песком «зажигалку», либо ухватить и сбросить вниз. Во время таких рейдов, приходилось замечать и вредителей. Представьте себе: темная ночь и вдруг с какого-то места (как правило, вблизи нахождения особо важного объекта) вылетает ракета. Это знак врагу: бомбите здесь! Когда налеты и бомбежки приняли системный характер, то люди стали находиться все время в состоянии повышенной опасности: никто не знал, куда может упасть следующая бомба. Постоянная тревога, напряжение.

После войны, спустя некоторое время, были обнародованы цифры по жертвам блокадного Ленинграда. При начале блокады в городе находилось 2,5 млн. человек. Около 1 млн. было эвакуировано по Ладожскому озеру. Когда блокада была прорвана, то в Ленинграде оставались 570 тысяч человек. Каждый второй житель города погиб в результате голода, холода, бомбежек.

Выпускники ремесленных училищ Ленинграда после «Русского дизеля» работали на механическом заводе на Большой Охте. А потом их, уже в апреле, эвакуировали по Ладожскому озеру для работы на вновь построенном авиационном заводе. Новый производственный центр был возведен на станции Безымянная в Куйбышевской области на открытой площадке, там занимались сборкой ИЛ — 2, ИЛ — 10. Этот завод был «собран» из мощностей, эвакуированных с различных городов: Днепропетровска, Могилева. Поначалу станки так и стояли на бетонных полосах, ни стен, ни крыши. И только к зиме 1942—43 — возвели стены, и покрыли крышу. С мая 1942 года Владимир стал кадровым рабочим завода. У него была броня, и его не взяли на фронт. Так до конца войны он и ковал победу в тылу. В 1944-ом году пришла долгожданная весточка от родных, с Белоруссии.

- Дело было в том, что Витебскую область немцы захватили еще в начале войны, и мне писать было некуда,- говорит Барсуков.- Только в июле 1944-го советские войска освободили Витебск, Оршу и другие наши места. Родные тоже обо мне ничего не знали. Я узнал, что отец и старший брат воюют на фронте, еще трое детей оставались с матерью. Второе письмо из дома опечалило. Мой младший 11-летний брат с приятелями нашли гранату. Мальчишкам стало интересно, решили разобрать, а она взорвалась. Близстоящих ребят покалечило, ну а брата — насмерть. Отец и старший брат вернулись домой инвалидами, и прожили недолго.

Владимиру Барсукову не довелось побывать на фронте, зато потом он служил целых 10 лет. Причем, последние пять — уже офицером. Был и в Энгельсе, и в Подмосковье, а последнее место службы — в Ковылкино, у нас в Мордовии. К тому времени он был уже женат, у него было двое детей. А в декабре 1955 года произошло сокращение в вооруженных силах страны. Он попадал под него. В то время первый секретарь Ковылкинского райкома партии попросил его поработать у него. Он остался на год, а потом закончил высшую партшколу, и работал на различных партийных должностях, вплоть до второго секретаря райкомам партии. Был председателем Чамзинского райисполкома, первым секретарем райкома КПСС. Последние 15 лет работал уже в обкоме партии МАССР и вновь на руководящих должностях.

В соответствии с законом о ветеранах, блокадники Ленинграда также считаются участниками Великой Отечественной войны. И Барсуков с честью носит это звание. В 16 лет он был награжден медалью «За оборону Ленинграда». Он, как почетный гость был приглашен на 300-летие города на Неве. А в 2001 году он оказался в составе мордовской делегации, присутствующей на открытии мемориальной доски на Пискаревском кладбище. Все вспомнилось вновь. И голод, и холод, и ночные бомбежки…

Семен МИХАЙЛЕВИЧ

Фото Валерия Балаева

РИА «Инфо-РМ»