«Мёртвые души» в саранской Русской драме (ФОТО)

Современные постановщики сейчас нередко берутся переносить на сцену классическую прозу, предлагая, порой немыслимые модернизированные версии. Владимир Буралкин, уже не впервые примерив на себя режиссёрскую тогу и взявшись инсценировать давно закрепившуюся в обязательной школьной программе поэму Гоголя «Мертвые души», не стал выдумывать нарочито эпатажных авангардистских «фишек».



Совместно с художником-постановщиком Еленой Трушиной сценическую коробку обрамили узорами — сусальным золотом по чёрному - в силе палехской росписи, тем же рисунком начертив по центру круг, вероятно, символизирующий Россию-матушку, по просторам коей несётся, вернее, трясётся бричка Чичикова.



При этом Чичиков в исполнении Сергея Лопатникова всегда аккуратно пострижен, одет с иголочки. И даже после дальней и пыльной дороги по отечественным буеракам умудряется выглядеть щегольски, будто только от портного и цирюльника.



Сохранив основную суть Гоголесвкого повествования, режиссёр пожертвовал некоторыми, кстати, немаловажными персонажами, полностью их исключив. К примеру, губернатора с супругой, вице-губернатора, полицеймейстера, прокурора, пунктирно обозначая их существование в диалогах сохранеггых героев. Да и тройка лошадей, в которую запряжен экипаж скупщика «мертвых душ», абстрактно «рисуется» ритмичными движениями пассажира и кучера Селифана (Михаил Зверев), усевшихся на деревянные ящики, затем периодически превращающиеся в дорожные чемоданы.



Звучащая эпиграфом к спектаклю аудиозапись светского исполнения молитвы -словно реквием по умершим, чьи души скупает бывший коллежский советник Павел Иванович Чичикова, выдающего себя за помещика. А может, и не только по их душам?



Собственно, приобретает разжалованный советник-махинатор лишь письменные сведения об умерших крепостных для заклада их как живых, чтобы взять кредит в банке и тем самым обрести вес в обществе.



Величина финансового состояния того либо иного помещика обозначается объемами условных стен «барских имений» и откровенно саркастическими, словно понарошку придуманными предметами-трансформерами интерьера.



Зато актеры создают узнаваемые типичные образы хозяев владений. Денис Кручинкин – мечтательного, но абсолютно бездеятельного Манилова, Елизавета Ломайкина – его столь же легкомысленной супруги Лизоньки. Сергей Адушкин – состоятельного Собакевича, до мелочей знающего всю подноготную своих, даже скончавшихся крепостных и с пристрастием допрашивающего заезжего гостя. Ирина Абросимова — развесёлую, слегка глуповатую вдову Настасью Петровну Коробочку, сначала щедро отдающую Чичикову умерших крестьян, а потом вдруг спохватывающуюся «не продешевила ли». Сергей Самарин – азартного гуляку Ноздрев, одержимого манией сыграть на что угодно, лихо ставя на кон хоть породистых лошадей, хоть борзых щенков, бесконечно пьющего, но отчего-то не хмелеющего.



Кстати, деревеньки навещаемых Чичиковым помещиков обозначаются игрушечными домиками на колесиках. У каждого владельца – разными. У Собакевича – крепкие, добротные, у Плюшкина – насквозь дырявые. Для пущего сарказма их словно паровозик за верёвочку вывозит на сцену служанка. Важно, что условных служанок, в программке названных просто «крепостная девка», у всех помещиков играет одна актриса Юлия Егоркина. И редкие реплики она произносит странным менторским тоном, какой вряд ли позволителен безропотным слугам.

Странность раскрывается в финале, когда после очередного фиаско Чичикова, теперь уже в амурного отношениях с губернаторской дочкой, и заключительных поклонов всех персонажей, на сцену вновь выбегает ничуть не убитый случившимся поражением Павел Иванович. И обращаясь к публике, интересуется: «А кто губернатор в этом регионе? А кто полицмейстер? А кто прокурор?» и отсылает на разведку в «местные ведомства» переодевшихся в современные одежды «кучера» и «крепостную девку». Вроде того, режиссёр намекает, мол, миром правят не официальные власти, а «серые кардиналы», ловко скрывающие под личиной «слуг».

«Известия Мордовии»