Глава первая. ПАТОЛОГИЧЕСКИЕ ИГРОКИ (5 часть)

Смолоду ДОСТОЕВСКИЙ болел бильярдом. Как пишут: «до крупных проигрышей и знакомств с шулерами». Но поделать ничего не мог – играл. По утверждению дочери бильярд на том этапе успешно заменял молоденькому инженер-прапорщику даже женщин.

В Сибири, по выходе с каторги, его рука стала тянуться к кию чаще прежнего. Там же еще, в Семипалатинске попалась в эту руку занимательная статейка под названием «Из записок игрока». Это был очерк некоего Федора Дершау о нравах, царящих в игорных домах Европы. И брошюра перевернула всю дальнейшую жизнь Федора Михайловича вверх дном.

Теперь трудно однозначно ответить, что более увлекло его: жажда легкой наживы или новая литературная идея, но на неполное следующее десятилетие Достоевский превращается в маньяка игры. Он начитывает несчетные описания казино –

кто-то из биографов припечатает: «ТЫСЯЧИ описаний». Он дни и ночи мечтает о встрече с дьявольским колесом, загодя переживая и риски, и счастье успеха, в который, правда, верит всей душой. Даже много лет спустя, в «Подростке» он будет стоять на своем: «Я до сих пор держусь убеждения, что в азартной игре, при полном спокойствии характера, при котором сохранилась бы вся тонкость ума и расчета, невозможно не одолеть грубость слепого случая и не выиграть». Вообще, о психологии игрока Достоевский расскажет миру больше, чем кто бы то ни до и после него.

 

Первая очная встреча писателя с рулеткой состоялась в 1862-м. Впервые выбравшись за границу, он притормозил в одном из немецких игорных городков-курортов (был это Гомбург, Висбаден или Баден-Баден теперь неизвестно) и – новичкам везет – выиграл. Одиннадцать тысяч франков! О, как пригодились они ему: за два с половиной месяца «руссо туристо» объехал два с лишним десятка приметнейших европейских городов. И на будущий год отправился за рубеж, уже вполне целенаправленно запасшись деньгами.

И все просадил. О чем подробней…

В тот раз в Париже его уже поджидала выехавшая туда чуть раньше возлюбленная Аполлинария Суслова. По пути Достоевский задержался в Висбадене – мечтал о выигрыше в сто тысяч: «ехал, чтобы всех нас спасти и себя от беды выгородить» - писал он в те дни брату. Выиграл, правда, чуть меньше: 10400. Хотел уже ретироваться, но омут не отпускал, и Федор Михайлович оставил в казино половину куша. Опомнившись, отправил большую часть из оставшихся пяти тысяч тяжело больной жене (от которой так легко укатил и которая умрет полгода спустя). А уже через неделю плакался родным, что продулся дотла, и требовал немедля вернуть деньги. Брат возмущался: зачем слал, коли теперь назад требуешь? а главное, пошто играешь, к любимой же едешь?..

Какие, ей богу, странные вопросы!

В сентябре прелюбодеи покинули Париж. Их путь лежал в Баден-Баден: мечта о крупном выигрыше не покидала его. Но вместо куша – проигрыш в три тысячи и унизительная необходимость выписывать из России сто рублей на продолжение путешествия… Далее – Женева. В кармане 250 франков. Проигрывает и их. Добираться в Турин не на что, и он закладывает часы, а Суслова кольцо. За Турином – Рим, за Римом – Неаполь, за Неаполем – Берлин. Его одолевает очередной приступ оптимизма, и он катит в Гомбург. Полюбовнице велено возвращаться в Париж и дожидаться там. В Париже ее догоняет письмо: он снова в проигрыше, просит выслать новых денег. Она занимает и шлет 300 франков, после чего они практически расстаются…

Теперь в Висбадене президенту России с гордостью демонстрируют стол, за которым полтора века назад вечер за вечером казино доило великого русского…

 

Приключения той осени лягут в основу «Игрока».

Его придется писать вдруг и наспех, отложив начатое уже «Преступление и наказание»: издатель сунет под нос договор и пригрозит присвоить авторские права на всё готовое и буде сотворенное впредь. И Достоевский перепугается, срочно наймет стенографистку и в двадцать шесть октябрьских дней 1866-го надиктует ей «Рулетенбург» – так назывался роман изначально. Переписку последней диктовки она принесет патрону в день его 42-летия, через неделю тот позовет ее замуж, молодая помощница с радостью примет предложение, и четыре месяца спустя он повезет ее в свой очередной – последний и самый кошмарный набег на игорные дома…

План прежний: провести за границей пару месяцев.

Но они обернутся четырьмя годами вдали от родины…

И снова подробности. Из письма Аполлону Майкову: «Начну вам описывать мои подлости и позоры… (Воистину велик Федор Михайлович: именно подлости и именно позоры; и извините за долгую цитату, но кто лучше самого расскажет?) …Проезжая недалеко от Бадена, я вздумал туда завернуть. Соблазнительная мысль меня мучила: пожертвовать 10 луидоров и, может быть, выиграю хоть 2000 франков лишних, а ведь это на 4 месяца житья, со всем, со всеми петербургскими. Гаже всего, что мне и прежде случалось иногда выигрывать. А хуже всего, что натура моя подлая и слишком страстная. Везде-то и во всем я до последнего предела дохожу, всю жизнь за черту переходил…

(Делайте что хотите, но собственноручно подтвержденные подлость, излишняя страстность и извечное стремление перейти любую черту – едва ли не самые отличительные характеристики любого из гениев… однако, продолжим) …Бес тотчас же сыграл со мною штуку; я дня в три выиграл 4000 франков с необыкновенною легкостью. Теперь изображу вам, как всё это мне представлялось: с одной стороны этот легкий выигрыш – из ста франков я в три дня сделал четыре тысячи. С другой стороны – долги, взыскания, тревога душевная, невозможность воротиться в Россию. Наконец третье и главное – сама игра. Знаете ли, как это втягивает! Нет, клянусь вам, тут не одна корысть, хотя мне прежде всего нужны были деньги для денег. Анна Григорьевна умоляла меня удовольствоваться 4000 франков и тотчас уехать. Но ведь такая легкая и возможная возможность поправить все! А примеры-то? Кроме собственного выигрыша, ежедневно видишь, как другие берут по 20000, 30000 франков (проигравшихся не видишь). Чем они святые? Мне деньги нужнее их. Я рискнул дальше и проиграл. Стал свои последние проигрывать, раздражаясь до лихорадки – проиграл. Стал закладывать платье. Анна Григорьевна всё своё заложила, последние вещицы. Наконец довольно, всё было проиграно…».

Анна Григорьевна, заметим, святой человек. Воистину мечта поэта (в данном случае – романиста). Едва не половина ее бесценных воспоминаний о муже – так или иначе, про его страсть к рулетке. Осуждения ни в строчке! В этом одном уже Федору Михайловичу с супругой немыслимо повезло…

И вот они в Дрездене. Первым делом – в картинную галерею, постоять перед Сикстинской мадонной Рафаэля (по Достоевскому – величайшим проявлением человеческого гения), но уже на обратном пути всё сначала: вот бы мне бы съездить поиграть, да вдвоем ехать дорого, а тебя оставлять не хочется. И – «Я стала УГОВАРИВАТЬ (выделение наше – С.С.) мужа поехать в Гомбург на несколько дней, уверяя, что за его отсутствие со мной ничего не случится». Он покривлялся и уехал. Три дня спустя написал, что «насквозь в проигрыше» и попросил денег. Она выслала. Через несколько дней новое покаянное письмо с клянченьем. И одинокая – фактически брошенная и беременная – «я, конечно, послала». При этом она волнуется не о проигрыше, а исключительно за здоровье благоверного: ах, не было бы нового припадка! ох, зачем отпустила его одного? кто успокоит, утешит голубчика?..

Голубчик вернулся счастливый тем, что его не бранят. Хвастался шансами, что были на руках, да сорвались, взахлеб пел о методах, применяемых в игре. Оказывается, беда в том, что он слишком спешил – беспокоился, вишь, о ней. А вот кабы поехать в «рулеточный город» недельки на две-три, удачи никак не миновать. И, заказав из России новых денег, они отправились в Баден вместе: Анне Григорьевне верилось, что присутствуя при игре, она сможет сдерживать его, и: «Мне же было все равно, где бы ни жить, только бы не расставаться»… Наличных хватило на неделю. Стали закладывать вещи. «Я вынула серьги и брошь и долго, долго рассматривала их. Мне казалось, что я вижу их в последний раз. (Так оно и оказалось.) Мне это было ужасно как больно: я так любила эти вещи, ведь они мне были подарены Федею». Анна Григорьевна прощалась с ними, целовала их, просила заложить только на месяц, чтоб выкупить позже. Он отнес ростовщику свое обручальное кольцо. Следом и она свое. Тщетно: вырученное было проиграно в минуту. И вдруг – о чудо! – однажды утром он принес что-то около четырех с половиной тысяч талеров…

Их Федор Михайлович проигрывал частями: придет, возьмет, уйдет, и вот уже снова вернулся – за очередной подпиткой. В несколько часов всё было кончено. И начались заклады по второму кругу. Анна Григорьевна писала матери. Мать помогала. Но деньги испарялись сразу же по присылке. И супруги садились тишком и тупо кумекали, чего бы такого придумать, чтобы бабамс – и деньги, и чтобы расплатиться с долгами и, уже не думая ни о каком выигрыше, уехать подальше из этого ада.

Он страдал. Она страдала, глядя на него. Он рыдал, падал на колени, умолял простить. Она тоже падала на колени, отговаривала терзаться, и: «как я была довольна и счастлива, когда мне удавалось это сделать, и я уводила его в читальню просматривать газеты или предпринимала продолжительную прогулку, что действовало на мужа всегда благотворно. Много десятков верст исходили мы по окрестностям Бадена в долгие промежутки между получениями денег».

Но приходили деньги, и кошмар начинался сначала…

 

Продолжение следует

«Известия Мордовии»