Детство перечеркнутое войной Владимира Пашуткина

В памяти каждого из старшего поколения, пережившего годы военного лихолетья, они оставили свою зарубку. Фронтовики вспоминают кровопролитные бои, погибших товарищей, письма из дома. Те, кто оставался в тылу, тоже вспоминают работу на износ, постоянную озабоченность: как накормить детей, во что одеть, как согреть,  ожидание весточки с фронта, а еще лучше -  возвращения главы семейства, пусть раненного, искалеченного, но живого. К великому сожалению, дождались не все.

Говорят, что самые яркие воспоминания – это детские. Они остаются на всю жизнь. Детство Пашуткина Владимира Васильевича  пришлось на военные годы. Родился он в поселке Ужалейка Чамзинского района. Сейчас-то его уже нет, ликвидирован еще в 80-е годы прошлого столетия. Но Пашуткин помнит его, как и окрестные села  Большеберезниковского района: Косогоры,  Софьино, Пенгилей. Из Косогоров был его отец, в 20-е годы он уезжал в Сибирь на заработки. Вернулся, перебрался  в Ужалейку. Жилья своего вначале не было, обитать пришлось в землянке. Потом отец отстроил дом. Вскоре в селе организовался колхоз, в котором работали и отец, и мать, и подрастающая старшая сестра Татьяна. Вроде бы жизнь стала налаживаться, но началась война. Про нее узнали от приехавшего из райцентра вестового: он специально прибыл оповестить сельчан. Потом приезжало районное начальство и представители из райвоенкомата: собрали местных жителей, рассказали про мобилизацию. По словам Владимира Васильевича, собрали всех мужчин подходящего возраста, с каждого двора. Причем каждого - со своей лошадью, говорили, что будут формировать Мордовскую конную дивизию. В то время Ужалейку покинуло 27 мужчин, а вернулись с войны лишь пятеро. С уезжающими прощались, плакали. Кормильцев не стало, в селе остались лишь женщины, старики и малые дети.   

Как оказалось, мобилизованных отправили на фронт не сразу. Сначала  - в Чамзинку, потом - в Горький. Пока отец находился в Чамзинке, в 20 километрах от дома, мать приезжала к нему, привозила теплые вещи, махорку. Из Горького отец написал, что направляют на фронт, под Смоленск. Первое время от него приходили письма, написанные разными почерками. Дело в том, что отец Пашуткина был безграмотный и письма за него всегда писали другие люди. А с лошадью он действительно не расстался, в то время на фронте пушки были на конной тяге.  

 В селе тем временем шла своя жизнь, тяжелая. Приезжающие  из райцентра, изымали продукты, уводили со двора скотину, несмотря на то. Объяснение было одно: "Все для фронта, все для победы!". Ослушаться никто не мог. В семье Пашуткиных было четверо детей. Старшую сестру Владимира послали рыть окопы: на Суре, строили оборонительные рубежи. В то время не исключали возможности, что враг может дойти и до этих краев. Следующий по возрасту шел Владимир, остальные еще младше оказались. Так десятилетний подросток стал главным кормильцем в доме. Работал и в колхозе, и в лесничестве. Вместе с дедом и изможденными женщинами сеял, молотил. Валили лес, а дрова возили в Большое Маресьево, Пичеуры, Чамзинку. Говорили, что дальше в райцентре их грузили в вагоны и отправляли на территорию, еще не занятую врагом. А еще паренек с малолетства неплохо плел лапти. Это здорово выручало, потому что иную обувь было взять неоткуда. Да и одежду тоже: порой одну фуфайку приходилось делить с остальными членами семьи.

Первое, что вспоминается из того времени, - постоянное непокидающее чувство голода. Вначале приносили детское пособие (которое выделялось детям, отец которых воевал на фронте), а потом его перестали приносить. Да и что можно было купить в деревне? Есть хотелось всегда, и ели все, что было можно. Собирали липовые листья, в пищу шла лебеда, другая трава, обильно растущая летом. Все зерно сдавали для фронта, а сами оставались при этом на голодном пайке. С голоду умирали не только в блокадном Ленинграде, но и в мордовских селах.  Особенно страдали малолетние дети. Некоторые селяне отчаявшись, направлялись в Саранск, чтобы хотя бы немного разжиться хлебом. Никакого транспорта, конечно, не было, и поэтому шли пешком. На эту дорогу обычно уходило две пары лаптей, так как одни стирались. Порой на лапти надевали деревянные колодки, тогда обувь служила дольше.  Подобные вылазки в Саранск проводились чаще всего летом: дорога неблизкая, иногда приходилось ночевать прямо в поле. Пробовали и зимой, но доходили не всегда. В памяти сохранился случай, как в Саранске ужалейские бабы продавали березовые веники, чтобы на вырученные деньги купить хлеба. Получилось так, что вскладчину купили бочку рыбьей молоки . Это было удачным приобретением, казалось тогда невероятным богатством. 

Военное детство было полуголодным. И все же Пашуткин считает, что с едой ему повезло: подкармливали его и в лесничестве, и в колхозе. Ему вспоминаются дни общественного питания в колхозе Карла Маркса. Они проходили тогда, когда в колхозе принималось решение избавиться от какой-либо скотины, по причине ее старости. Корову или свинью забивали и потом варили в больших котлах. Готовили и первое блюдо, и второе. В такие дни можно было наесться досыта. Но это общественное питание предназначено было лишь для колхозников, для тех, кто работал в поле. Володя в эти дни всегда старался утаить что-нибудь для младших и принести домой. Он вспоминает, что тогда все измерялось продуктами питания. Попросила соседка косу наточить или грабли отремонтировать – с нее два куриных яйца. Посерьезнее работа, скажем, ремонт изгороди или сарая, стоила дороже.

Первое время от отца приходили письма. Сначала с фронта, а потом из госпиталя: под Смоленском его ранило, осколок снаряда угодил в бедро. Ранение было легким, после лечения вновь отправили на фронт, опять же под Смоленск. Больше писем не было, и с войны он не вернулся. Похоронка тоже не приходила. Много лет спустя сыну Пашуткина удалось отыскать в недрах  Интернета  сведения о том, что его дед пропал без вести.

А ждали главу семейства до последнего. Не только во время войны, и после Победы тоже. Приходилось очень тяжело, но все выдержали. Надеяться было не на кого, и Владимир овладел всеми премудростями сельской жизни. Научился даже кашеварить, что помогло ему в последующей жизни: в армии он был поваром.  

Еще из своего военного детства Пашуткин помнит, как в окрестных лесах прятались дезертиры. Сам он их не видел, но ими пугали взрослые. Дезертиры промышляли по ночам, залезали в сараи, амбары, всюду, где можно было хоть чем-то поживиться. Воровали последнее из скудных запасов селян. Стоит сказать, что в мордовских лесах дезертиры прятались довольно долго. Переловить их у органов НКВД не хватало сотрудников и техники. Большинство беглецов арестовывали уже после войны. Владимир Васильевич видел, как вели их грязных, оборванных, с вороватым взглядом.

В армии Пашуткин служил уже после войны, в Восточной Пруссии, ныне Калининградской области. После службы пошел работать в милицию. Всю свою жизнь он посвятил борьбе с преступностью в столице Мордовии. Сейчас он на пенсии. Жалеет, что не может съездить на свою малую родину, потому что ехать сейчас некуда. В свое время он побывал там -походил по знакомым местам, где жил и работал, выживал в лихую годину. Сам-то он не очень любит вспоминать эти годы.

Семен МИХАЙЛЕВИЧ

РИА «Инфо-РМ»