Смешные, живые и мертвые

Корреспонденты «ВС» рассказывают, как и с чьей помощью им удалось выбраться с Украины

Наше возвращение снова откладывается. На вторую ночь украинская артиллерия так накрывает Снежное, что все предыдущее кажется легкой увертюрой. С наступлением темноты земля вокруг здания комендатуры в буквальном смысле дрожит от разрывов. Нам советуют спуститься в подвал, но там постоянно горит свет, пыльно и летают мухи. Мы бросаем прямо на грязный пол коридора первого этажа выделенные нам матрацы, кладем под голову рюкзаки и пытаемся уснуть.

Ночь под огнем
Рядом с нами на таких же матрацах в полном снаряжении пытаются уснуть только что вернувшиеся из рейда разведчики. Рейд не удался. Группа, пытавшаяся пробить коридор, попала в засаду. Человеческих потерь удалось избежать лишь чудом. Но потеряны тепловизор и прицел. А это тоже очень серьезно.
- Блин, по мне сразу два автомата работали, - шепотом говорит напарнику разведчик с позывным Гудвин. - Сам не знаю, как они не попали.
- Да ладно тебе, хорошо, что все живые вернулись, - отвечает напарник.
Настроение у ребят как-то не очень. Задача осталась невыполненной, а это значит, что о коротком отдыхе, на который можно было рассчитывать при «удачной охоте», теперь придется забыть. Мужики ворочаются, видно, еще не до конца переварили свое поражение. Нам тоже не спится. Да и как уснуть, когда на улице все грохочет. Хорошо, что мы лежим в коридоре. Если снаряд попадет в здание, нас прикроет дополнительная бетонная перегородка. Да и осколки от оконного стекла нам не достанутся. Несмотря на глубокую ночь, комендатура не спит. На втором этаже продолжается допрос трех солдат украинской армии, захваченных в плен в Миусинске. Они уже немного отошли от шока и отвечают на вопросы более осмысленно. И обреченно. Внизу в подвале в двух камерах галдят алкоголики. В армии ДНР сухой закон. Тех, кто попадается «со стаканом во лбу», отправляют на трое суток на передовую окопы копать. На ночь тех, кто выжил, сажают под замок. С утра их ждет уборка прилегающей к зданию комендатуры территории - и опять на передок.
Мы идем курить на крыльцо. Там уже нервно затягивается сигаретой невысокий разведчик Сова.
- Знаете, мужики, а ведь я мог забрать этот тепловизор, - признается боец. - Но дали команду отходить. А ведь его можно было спасти.
- Да хрен с ним, с тепловизором этим, главное, что сами все целые вернулись, - успокаиваем мы разведчика.
- Это точно! - соглашается Сова. - А ведь могли и…

Запорожец, Фельдшер и Лена

Сова уходит спать. Мы тоже возвращаемся на свои матрацы. На часах второй час ночи. А украинская артиллерия все никак не успокоится. Энерджайзер у них в одном месте, что ли? Поневоле начинаешь верить рассказам ополченцев о том, что многие украинские солдаты воюют под наркотой. Вообще-то к звукам артиллерийских налетов мы привыкли еще в Донецке. Но там накрывали в основном соседние с нами кварталы. А тут снаряды рвутся в нескольких десятках метров от здания комендатуры. Каждый перекур на крыльце может оказаться последним. Это обстоятельство сдерживает от вредной привычки больше, чем слова о вреде курения. А курить хочется, хоть волком вой. Минут через десять, а может быть, через час организм все же успокаивается. Тело становится ватным, недавние разговоры разведчиков о том, что «кому суждено сгореть, тот не утонет», теперь кажутся понятными. Так действительно проще жить, проще воевать и умирать, наверное, проще. Глаза начинают слипаться, противные мухи, которые, оказывается, есть и в коридоре, уже не мешают. Кажется, что ты просто проваливаешься в пустоту. «А почему тогда люди, которые верят в судьбу, оглядываются по сторонам на пешеходном переходе?» - мелькает в голове последний на сегодня вопрос. Искать ответ на него еще страшнее, чем выйти покурить.

С американским приветом
И все-таки мы переживаем эту ночь. Это само по себе довольно приятно. Но еще приятнее новость о том, что нам нужно срочно ехать на блокпост, расположенный на выезде из города. По нашей информации, сегодня оттуда пойдет транспорт на границу. Мы спешно прощаемся с разведчиками и мысленно говорим: «Прощай, Снежное! Мы не забудем тебя никогда».
Транспортом до границы оказывается большой зеленый микроавтобус с красными крестами по бокам. В кабине кроме водителя, высокого крепкого мужика лет сорока пяти с позывным Запорожец, едут такой же высокий, но абсолютно седой мужчина, представившийся при знакомстве Фельдшером, и молодая девушка Лена. Последняя отвечает за доставку и распределение гуманитарной помощи от ополченцев из российского Донецка. Мы забрасываем в салон микроавтобуса два грязных матраца и устраиваемся прямо на них. Перед тем как тронуться, спрашиваем у Запорожца, не нужна ли ему граната.
- Кто ж теперь от гранаты откажется? - улыбается Запорожец. - Время не то!
Мы отдаем ему наше оружие, и микроавтобус начинает движение в сторону российской границы.
Из Снежного до границы можно добраться двумя разными маршрутами. Протяженность первого - через Красный Луч, Антрацит на Изварино - примерно сто шестьдесят километров. Второй маршрут - через Дмитровку и Мариновку на Куйбышево - раза в три короче, но опаснее. Впрочем, говорить о том, какая дорога здесь опаснее, дело крайне неблагодарное. В этом убеждаемся, едва миновав Красный Луч. На блокпосту нас тормозят бойцы Луганской народной республики.
- Дальше дороги нет, - объясняет нашему водителю высокий мужчина с погонами полковника. - Танк там дорогу держит. И подобраться к нему трудно, зеленка кругом, а там растяжки и пулеметчики укровские. Но я послал разведчиков, может быть, получится сжечь этот е..й танк.
Не получается. Минут через десять после нашего приезда на блокпост в зеленке, метрах в трехстах от нас разведка попадает в засаду. Мы молча стоим и слушаем, как укропы расстреливают луганских бойцов. По ним лупит танк, шьет длинными очередями тяжелый пулемет «Утес», их выстригают короткими очередями автоматчики, а из соседней деревушки уже заработала минометная батарея. Разведчики огрызаются, но…
- Вырубай мобильники! - кричит нам Фельдшер. - Прыгай в окоп.
Насчет мобильников тема известная. С недавних пор американцы начали поставлять на Украину оборудование, способное засекать сигнал сотовых телефонов и передавать координаты минометным расчетам. По месту скопления сигналов наводится миномет и… Обмануть пиндосовскую технику можно, если при включенном телефоне выдрать из него аккумулятор. Тогда, по словам Фельдшера, будет глюк, и засечь нас не удастся. Мы делаем все как учили, но, видно, нас уже засекли. А может быть, этот блокпост уже давно пристрелян. Две мины с промежутком секунд в двадцать свистят над блокпостом, заставляя нас залечь в траншее. Справа от нас калачиком сворачивается Лена. Мины разрываются в лесу метрах в пятидесяти от нас. Запорожец, Фельдшер и несколько бойцов ЛНР занимают оборону на тот случай, если укры попрут на блокпост.
- Если будете снимать - предупредите, я балаклаву надену, - обращается к нам пожилой мужчина с пулеметом.
- Надевай!
Чтобы хоть как-то перебить мандраж, мы делаем несколько снимков пулеметчика. Потом садимся на край окопчика и закуриваем. В воздухе слышится какое-то незнакомое шипение. Мы падаем в окоп.
- Спокойно, мужики, это сигналка сработала, - говорит нам Фельдшер. - Но вообще вы все правильно сделали. Лучше быть смешным, чем мертвым.

Война и мир в Дмитровке
С надеждой попасть сегодня на КПП «Изварино» нам приходится расстаться. После короткого совещания наши сопровождающие решают ехать другой дорогой. Снова грузимся в микроавтобус и двигаем обратно в сторону Снежного. Теперь наша цель - КПП «Куйбышево». От Снежного до него рукой подать, но еще сегодня ночью эту дорогу держали укропы. Мы несемся по какой-то грунтовке, с двух сторон окруженной густой зеленкой. Кажется, что это просто зеленый тоннель. Если бы не сгоревшая техника на обочинах, которую мы не успеваем снимать из-за высокой скорости, пейзаж выглядел бы вполне сказочно. Въезжаем в Дмитровку и на самой окраине пробиваем правое заднее колесо. Но есть и хорошие новости. Дмитровка наша! Солдаты армии ДНР отбили ее всего несколько часов назад. Среди них много раненых, и пока Запорожец меняет колесо, Фельдшер перевязывает молодого парня, которого осколок ударил в спину. Блин, он ведь и вправду фельдшер.
- Двухсотые есть? - спрашиваем у рослого коротко стриженного мужика в камуфляже.
- В моем подразделении трое, - отвечает он. - Кассетными бомбами накрыли нас сегодня. Суки! Они отсюда Снежное долбили, а когда мы их выбили, ударили по нам. Вот сейчас наши танки пойдут зачищать этот район.
Долго ждать их не приходится. Четыре старенькие машины с ревом проползают мимо нас. Потом им на помощь выдвигаются еще два гусеничных монстра. А в Дмитровке уже налаживается мирная жизнь. Уже спешит на почту женщина в белом платье. Она морщится от рева танковых моторов, будто слышит его впервые, и потому сама кажется нам каким-то недоразумением. Ну никак не вяжется ее белое платье с ранеными, которых перевязывают прямо на улице, напряженными лицами мужиков с автоматами и лязгом танковых траков. А может быть, мы просто слишком сильно привыкли к войне?  

На замену колеса у Запорожца уходит минут десять. Мы можем ехать дальше. До границы уже рукой подать. Мы радуемся, как дети, а Лена тем временем звонит коллегам в Донецк и просит перевезти гуманитарку из Изварина в Куйбышево. Для нее проблемы только начинаются. Она и в окопе-то больше переживала о том, что нужно доставить груз, а не о собственной шкуре, как некоторые сидящие рядом. Ее можно понять. Медикаменты в Снежном заканчиваются, а раненых с каждым днем становится все больше.
На КПП въезжаем в полной темноте. Микроавтобус с украинскими номерами тормозят пограничники. Документов на транспорт у водителя нет, а значит, на российскую территорию его просто не пропустят. Мы прощаемся. Прощаемся, как прощаются только с самыми близкими людьми. От одной только мысли о том, что мы сейчас поедем домой, а Запорожец, Фельдшер и Лена вернутся обратно на войну, на глаза наворачиваются слезы. И почему-то становится стыдно, как будто мы бежим с этой войны. Мы понимаем, что в профессиональном плане сделали даже больше, чем планировали изначально. Но вот достаточно ли этого теперь? И еще мы вспоминаем луганских разведчиков, которые пытались сжечь танк, мешавший нам проехать. Вернулся ли хоть кто-нибудь из них?  

Р.S. Три офицера российской таможни, проверив наши документы, первыми задают нам простой, казалось бы, вопрос: «Как там?». Потом нам много раз придется отвечать на него. Но ответ всегда будет один и тот же: «Ж…а!». Сашка первым успевает сказать это слово, но я в принципе опаздываю лишь на долю секунды.

Авторы выражают благодарность генеральному прокурору ДНР Равилю ХАЛИКОВУ, а также всем людям, которые помогали нам в этой командировке. Тем, кого мы назвали в наших материалах, и тем, кого по понятным причинам не можем упоминать. Мы помним всех!

Андрей ЕЛИСТРАТОВ, Александр РУЧИНСКИЙ

ЭТО НАША ВОЙНА!
Личный взгляд корреспондента «ВС» на противостояние на востоке Украины
После нашего возвращения с Украины один из самых популярных вопросов, на который приходится отвечать, звучит так: «Правда ли все то, что показывают по российскому телевидению?». В комментариях к нему люди добавляют: «Ведь наше ТВ в последнее время только пропагандой занимается!». Когда я спрашиваю, откуда у людей в голове столько грязи, и говорю, что журналистам на этой войне не нужно заниматься пропагандой просто потому, что там такого натворили, что достаточно просто показать правду, мне говорят: «Ты пристрастен!». Да ведь я и не спорю с этим! Я бы мог, конечно, оставаться беспристрастным, если бы в меня не стреляли военнослужащие украинской армии. Я бы оставался беспристрастным, если бы в меня стреляли обе стороны конфликта: и ополченцы, и нацгвардия. Но этого не было. А было то, что ополченец снимал с себя бронежилет и отдавал его мне, просто потому, что я - журналист. Простая жительница Донецка купила мне бутылку воды в магазине, когда я не успел поменять российские рубли на гривны, просто потому, что приехал из России. За то же самое доблестная украинская армия обстреливала меня из «Градов», засыпала минами, а многих моих коллег просто убила. Причем без всякой военной необходимости. Просто потому что журналист. Просто потому что приехал из России. Когда эти два обстоятельства становятся достаточным основанием для убийства, трудно оставаться беспристрастным.
Больше скажу, если кто-то, лежа дома на диване или тусуясь на клубной дискотеке, считает, что эта война нас не касается, он просто дурак. Тот, кто живет по принципу «моя хата с краю», забывает, что крайние хаты всегда уничтожаются первыми. Вспомните историю. Вспомните, за что уничтожали наш народ. Вспомнили? Тогда у меня плохая новость: история повторяется. Ну и что, что теперь нас уничтожает не Гитлер. Суть-то одна: русские хотят жить и говорить по-русски. За это их убивают. Какая разница, что это происходит не в России, если русских уничтожают только за то, что они русские?! И, если сейчас мы закроем на это глаза, поверьте, следующими кандидатами на истребление будем уже мы сами.
Одна из героинь наших репортажей сказала как-то: «Если сейчас их не остановить, они вторгнутся в Крым, потом в Ростов. Это фашисты, они не остановятся». Это правда. Три дня назад солдаты украинской армии искололи штыками двух пленных бойцов армии ЛНР. Их не заставляли мести улицы, как пленных солдат украинской армии, их не водили маршем по Киеву, как это делали «террористы» в Донецке. Их просто тупо убили. Потому что они думали по-русски. И пока где-то на просторах Москвы Ксюша Собчак сожалеет о том, что из-за этой глупой войны и санкций она не сможет больше поесть устриц, на Донбассе продолжают гибнуть дети. Наши дети! Именно поэтому я пристрастен. Я пристрастен просто потому, что я русский. И я хочу жить!

Андрей ЕЛИСТРАТОВ

«Вечерний Саранск»