Как свиньи испортили мундир саранскому полицмейстеру

12.09.2012 15:37

30 октября 1833 года  Александр Сергеевич Пушкин, осев в Болдине после поездок по  пугачевским местам, отправил своему другу, литератору князю В.Ф.Одоевскому письмо. Поэт сетовал на «помещичью лень», одолевшую его, из-за чего он «окончательно похоронил Белкина». Были в письме и такие строки: «Теперь донесу Вашему сиятельству, что, будучи в Симбирске, видел я скромную отшельницу, о которой мы с Вами говорили перед моим отъездом. Недурна. Кажется, губернатор гораздо усерднее покровительствует ей, нежели губернаторша. Вот все, что мог я заметить. Дело ее, кажется, кончено».

За этой доверительной мимолетностью скрывается наполненная  драматическим психологизмом, почти детективная история, имеющая самое непосредственное отношение к Саранску.

Произведениями князя Одоевского упивалась вся читающая Россия. Прочитав незаконченную еще повесть «Княжна Зизи» и решив поместить ее в своем «Современнике», А.С.Пушкин пишет князю: «…Что ваша повесть «Зизи»? Это славная вещь». Н.В.Гоголь восхищенно отозвался о  сборнике новелл  «Дом сумасшедших», который В.Ф.Одоевский «населил» такими гениями, как немецкий композитор Людвиг ван Бетховен, итальянский гравер и архитектор Джованни Баттиста Пиранези: «Воображения и ума – куча!».

Сочинительство  для Владимира Федоровича сначала было формой ухода от сиротских невзгод, а затем превратилось в потребность души. Его отец  Федор Сергеевич, князь, чья родословная восходила к Рюриковичам, был директором Московского Ассигнационного банка, умер в 34 года, когда Владимиру едва минуло четыре месяца. Мать Екатерина Алексеевна переехала в сельцо Дроково Скопинского уезда Рязанской губернии, единственное из имений, не заложенное в казну и партикулярные руки и приносившее доход. Юный князь был оставлен на воспитание многочисленным родственникам покойного мужа.

В конце 1818 или в самом начале 1819 года Екатерина Алексеевна вторично выходит замуж – за П.Д.Сеченова. Так князь Владимир обрел отчима, который попортил ему немало крови. Но об этом чуть позже.

Кто же он такой – Павел Дмитриевич Сеченов, ради которого Екатерина  Алексеевна лишилась права на княжеский титул и сменила свою знаменитую фамилию? Отставной подпоручик Одесского пехотного полка. По свидетельствам современников В.Ф.Одоевского, которые приводит в своем исследовании творчества писателя М.А.Турьян, Сеченов - «человек незначущий, необразованный и ни в каком отношении   не могшим внушить пасынку особливое к себе уважение или сочувствие». Не имел ни гроша «даже на дневное пропитание». Однако хватка у новоявленного «папиньки», как вынужден был поначалу величать его юный Рюрикович, оказалась недюжинная. Биографы В.Ф.Одоевского до сих пор не могут разгадать загадку обогащения Сеченова. Дело в том, что в 1817 году Правительственный Сенат и Московская дворянская Опека разрешили продать для погашения долгов, оставленных Федором Сергеевичем, новгородское имение. А год спустя, «нищий, как церковная крыса» Павел Дмитриевич приобретает на свое имя в Симферопольском уезде имение за 20 тысяч рублей.

О хватке «папиньки» свидетельствуют письма, адресованные Владимиру Федоровичу. Поначалу уважительные, содержащие лишь  семейные новости и описание хозяйских дел, затем – с нарастающим потоком требований, переходящих в приказы. «…Родилось пресильное мое желание быть камер-юнкером…буде можно употреби все свои средства и тем соверши желаемое и доставь каждому думать более нежели ты есть а мне увериться в истинном твоем ко мне расположении…» (Орфография  и пунктуация  здесь и в дальнейших цитатах из писем  сохраняется  в соответствии с оригиналами, обнаруженными в архивах М.А.Турьян. – Авт.) « …Тебя мои друг князь прошу пошевелится поспешить и не забыть имянно в письме к губер.<натору> тверс<кому> написать что ваше т.е. Лонских желание есть чтобы я был в г. Вышнем Волочке а продчие я города принять не могу да пришли мне доверенность на ветлужское твое имение…».(С фамилией Сеченов поднапутал, правильно – Ланских. В.Ф.Одоевский был женат на дочери гофмаршала и члена Государственного Совета, фрейлине императрицы Ольге Ланской.  После женитьбы Владимир Федорович на фамилию жены, естественно, не перешел. Пассаж Сеченова – весьма показателен – Авт.).

Но вместо Вышнего Волочка Сеченов, благодаря связям своих новых влиятельных родственников, осенью 1832 года оказался в Саранске и получил должность полицмейстера, хотя ему очень хотелось стать городничим.

Приехав на новое место службы, Сеченов спешит поделиться с Владимиром Федоровичем своими впечатлениями о городе: « … Саранск  хотя устроен жителями противу городища и устроен красивее но населен большею частию крестьянами однодворцами, дворянами, мещанами и малым числом купечества что составляет весьма затруднительное состояние города ибо с тремя властями трудно и не в моготу владеть. Каждой из них подчинен своему начальству у коих с давних лет непримиримая вражда и беспрестанная выходит ябеда. Но всего неприятнее то что лежит собственно на моей ответственности как то пожарная команда, инструменты, лошади и вся упряжь то здесь присвоено думе и она полная распорядительница беспорятку которой здесь повсеместно распространен а я за все отвечай…»

И тут же, похвалив себя за активность: « …я почел нужным испросить у губернатора прибавки жалования моим подчиненным частным квартальным и письмоводителю которые получают не более 120 руб. в год есть ли возможность содержать себя прилично офицеру и притом какое можно иметь средство  воздержать их от злоупотребления…», дает поручение князю: «…вот друг мой чем вы должны заняться и положить фундамент соответственно ваших благонамеренных предположении министерства внутренних дел». (Как указывает М.А.Турьян, В.Ф.Одоевский в то время был назначен от Министерства внутренних дел членом в Комиссию, учрежденную для усовершенствования пожарной части в Петербурге – Авт.).

Цитату из следующего письма Сеченова князю, конечно же, можно было, как и предыдущую, «перевести» на современный русский язык, но, поверьте, рука не поднялась.

«…я был на ниточку от смерти в 7 часов вечера я поставил правилом делать обзор городу желал уничтожить водворившиеся с давних лет беспорятки т.е. собираются люди пьяные и распутные и толпои ходют по улицам делая всякие неблагопристойности крича играя на балалайках и тому подобное потом в то же время вгоняют гурты скота разного в город по неоднократным моим требованиям сему не мог положить конец бесчинству и безпорятку чрез три или четыре объезда привел сие в порядок оставаясь покоиным дня чрез три хотел сам лично удостоверится проезжая большую почтовую улицу в темноте наехал на стадо свиней состоящих из 200 штук в 8-м часов вечера лошади столь гнусного вижания испугались круто повернули дрожки меня опрокинули а кучера потащили на вожах коего порядочно избили но слава богу остался невредим левая пристяжная переломила ноги и околела кому же за сие обязан как не безпорядочному жителей городу но и так распущены и избалованы что ни на что не похоже…»

Вскоре Сеченов вконец перессорился с горожанами. Он жалуется князю: «Саранск не по мне я же его не искал народ беспокойной вздорной и даже опасной своими ябедами…».

Саранская эпопея Сеченова длилась недолго – наконец-то он получил вожделенную должность городничего в Сызрани и в начале декабря выехал в этот городишко, по его глубокому убеждению, «вместилище всякого непросвещенного разврата».

В  эти же дни с ним случилась история, которая едва не стоила ему карьеры и свободы.

«…Девицу Варвару Ивановну Кравкову узнал я в Саранск в квартире ее родных в последних числах минувшего ноября месяца, когда они проезжали к родственнику своему г-ну Метальникову в Ардатовский уезд да вскоре после того еще случайно там же видел в гостях зятя их Метальникова в селе Репьевке куда я заехал по знакомству с ним по пути, отправляясь к новой должности моей в г. Сызрань.

Тут по случаю бывших имянин сына Метальникова  и  по  убеждению их  пробыл я 6-е,7-е и 8-е чисел сего месяца…»

Это – из объяснительной записки П.Д.Сеченова, написанной им в десятых числах декабря 1832 года.

В письме одному из своих друзей он так представляет Варвару:

«Сей девице 22 года; не думай, чтоб она была красавица, совсем нет, но мила, любезна, умна и добра, вот что заставило меня впутаться в столь неприятное дело <…> поверь моей чести, что одно сострадание было виною исполнения с моей стороны ее требования».

«Недурна», - выскажет свое мнение А.С.Пушкин в письме В.Ф.Одоевскому. В точности оценки такого знатока женщин, как Александр Сергеевич, сомневаться не приходится.

 Вот как описывает дальнейшие события М.А.Турьян.

«…Сеченов раздобыл тройку и на рассвете следующего дня тайно подкатил к дому Метальникова, где в условленный час его уже ждала беглянка. Дорогою они, как явствует из обеих объяснительных записок, «нигде не останавливались ни даже для ночлега и отдыха, кроме перемены лошадей», и, прибыв в Симбирск вечером следующего дня, устроились на ночлег в разных местах. Однако вслед беглецам уже неслась погоня – брат Кравковой корпуса инженеров прапорщик Дмитрий Кравков настиг их в Симбирске и, во всеуслышание обвинив саранского полицмейстера в похищении его сестры и «оскорблении чести рода», потребовал поступить с ним «по всей законной строгости». Ранним утром, поднятые со своих постелей, предстали Сеченов и Кравкова перед симбирским губернатором А.М.Загряжским. Сеченов, поддержанный виновницей происшествия, пытался отвести от себя обвинения в «соблазнении» девицы как человек, «обязанный супружеством, чему едва ли есть пример между людьми низкого класса».

Кравкова уверяла, что, не согласись Сеченов на ее просьбу, она «решилась бы на всякую крайность». Не открыв, однако, «тайну причину» своего поступка, она повторила губернатору желание «посвятить себя Богу», дабы просить «небесное благословение» для всех своих родных, а себе – прощение их за «невозвратное навсегда удаление» в «святую обитель». Смиренная, но непреклонная воля «скромной отшельницы» немедля была исполнена – стараниями губернатора ее определили в Спасский женский монастырь».

16 января 1833 года на имя симбирского полицмейстера поступает еще одна объяснительная записка  «от вступившей в Спасский монастырь из дворян девицы Вар<ары>  Ива<новны>  дочери Кравковой», в которой она раскрывает причину своего поступка – «я узнала решительный отказ, сделанной моими радителями сватавшемуся за меня князь Роману Петровичу Сатиану к которому я питала чувства моей страстной любви».  (По всей видимости, считает М.А.Турьян, В.Кравкова исказила фамилию грузинских князей Асатиани). 

«Однако дело «об оскорблении рода» Кравковых на этом отнюдь не закончилось. Кравковы требовали возмездия. Началось разбирательство, принимавшее для П.Д.Сеченова все более угрожающий характер, - в Сызрань его не пускали. Расследование возглавил сам Загряжский, - и отношения с ним у Сеченова складывались не лучшим образом…. Через четыре недели в Петербург, министру внутренних дел Д.Н.Блудову, была направлена составленная Загряжским докладная об этом чрезвычайном происшествии, без всяких, по словам Сеченова, «защищающих» его «подробностей» и с «недопущением до должности». Личной известности министру, о которой еще недавно мечтал, достиг он неожиданно скоро, но в качестве вовсе непредусмотренном – провинциального Дон-Жуана».

Сеченов обратился к Владимиру Федоровичу с просьбой «немедленно заняться ходом сего дела». Но получил отповедь:

«До меня дошли слухи, почтеннейший Павел Дмитриевич, что Вы в Симбирске для своей защиты употребляете мое имя, рассказываете о моем небывалом влиянии в Министерстве… Вы не можете себе представить, до какой степени эти слухи меня огорчили…Я не смею глаз показать Министру теперь уж; вообразите себе, что будет тогда, когда он будет иметь все право назвать меня самохвалом…Я не богат, не имею сильных родных, - имею одно: мое чистое, честное, незазорное имя… Именем Бога, пощадите его, мое единственное сокровище, уважайте его и не бросайте его людям, которых один язык будет уже для меня осквернением. Не удивитесь, если вслед за сим письмом получите от меня уведомление, что я подал в отставку…Растолкуйте мне ради Бога, какую выгоду имеют Кравковы преследовать вас, я этого понять не могу. Вы пишите мне о том, о чем нечего писать, а о нужном умалчиваете».

 

Узнав от А.С. Пушкина, что он собирается отправиться  по пугачевским местам – собирать материал для будущей повести – и будет в Симбирске, Владимир Федорович попросил его узнать подробности дела своего отчима. Гражданским губернатором Симбирска в то время был А.М.Загряжский, дальний родственник Натальи Николаевны – жены поэта.

Возвращаясь из поездки, А.С.Пушкин вынужден был остановиться в Болдине. И оттуда уже отправил письмо В.Ф.Одоевскому, в котором кратко сообщал о выполнении просьбы Одоевского. Однако лаконичность – всего пять предложений – была лишь кажущейся.  По мнению биографов В.Ф.Одоевского, «Пушкин неожиданно внес в  нее (в версию,  изложенную Сеченовым В.Ф.Одоевскому –Авт.)  совсем иные акценты, которые хоть отчасти должны были объяснить его корреспонденту, отчего щекотливое это дело затянулось и приняло столь неприятный оборот, с разбирательством в земском и уездных судах, отстранением Сеченова от должности, даже угрозой ареста, отчего оно дошло до Петербурга – до самого министра внутренних дел Д.Н.Блудова, лично входившего в его разбирательство и решавшего судьбу отчима другого своего подчиненного – князя В.Ф.Одоевского…

Брошенное же вскользь пушкинское замечание об усердном покровительстве, оказываемом  беглянке губернатором, не менее определенно должно было объяснить князю и причину непомерно горячего участия Загряжского в судьбе новоиспеченной послушницы, принятой в губернаторском доме, невзирая на атмосферу скандала вокруг ее имени…Быстрый и верный пушкинский глаз уловил иное, и сама характеристика Кравковой – «скромная отшельница» - обрела в его устах едкий и иронический смысл».

Расследование дела Сеченова длилось долго: ждали указаний из официального Петербурга. Лишь в мае симбирский губернатор получил предписание из министерства «озаботиться скорым окончанием дела Сеченова».

Казнить Сеченова за нарушение седьмой христианской заповеди не казнили, но с такой запятнанной репутацией на его дальнейшей карьере  был поставлен жирный крест.

«Министр велел меня допустить до должности с присмотром что мне крайне прискорбно начать так служит», - жаловался Сеченов Владимиру Федоровичу, одновременно упрекая пасынка за то, что тот не известил его о решении министра и о дальнейшей своей судьбе  он узнал «от людей совершенно посторонних».

О происшедшей «конфузии» с мужем узнала и Екатерина Алексеевна, мать Владимира Федоровича. Она писала ему, что по договоренности с Сеченовым она должна была приехать к нему, «когда он утвердится постоянно». Но вызова мужа она так и не дождалась. Зато встретила знакомого, поведавшего ей, что тот встречался в Москве с Сеченовым, которому, пока шло следствие, разрешили поездку. Сеченов приглашал знакомого посмотреть его экипаж. «Коляска заложена вороными лошадьми, в серебряных хомутах, Коравкова сидит в коляске. Сеченов сел рядом и они с Коравковой громко засмеялись». (С написанием фамилий родственники В.Ф.Одоевского были явно не в ладах – Авт.)

В июле 1836 года Е.А.Сеченова сообщила сыну: «Слышала что П.Д. в Москве, где и жить расположен, отец его умер, и ему досталось 100 душ. Делает обеды у Яра, и живет в сотовариществе с примерным повесою молодым Бухвостовым, почему я надеюсь остаться в покое по ненадобности ему угла как то было прежде, угощал моих соседей своих любимцев и сказывает всем, что очень доволен своею таперешнию жизнию, чему и я рада собственно для себя. Смешное сватовство его не есть выдумка, он точно делал предложение Полетаевой и на помолвке дарил невесте 5 ты.<сяч> заемное письмо. Етому был свидетель один иностранец и долго не хотел верить что я жена его. Такие чудеса в классе сих людей нередкость…».

Так «отметился» в истории Саранска «славный» полицмейстер. Единственное доброе дело, которое он сделал, будучи в нашем городе, о чем, впрочем, он и сам   не подозревал, - снабдил В.Ф.Одоевского богатой информацией о быте и нравах провинциального города. Эти «картинки» Владимир Федорович использовал  при создании своих произведений -  сказок и «историй…».


Владимир Климанов,

журналист, заслуженный работник

культуры Республики Мордовия.

«Известия Мордовии»