Люди из подполья

Любопытная информация из Интернета. Оказывается, еще в 2008 году немецкий бундестаг принял решение реабилитировать около 20 тысяч немецких солдат-дезертиров, казненных или отправленных в концлагеря за то, что отказались в какой бы то ни было форме сотрудничать с нацистским режимом. До последнего времени они у себя в стране считались предателями. Но и это не все. Заметка сообщала, что в «Кельне объявлен конкурс на памятник дезертирам, который называется «Чести отказавшихся убивать».

Какова судьба проекта возведения памятника дезертирам вермахта, неизвестно. Очень вероятно, что немало и наших соотечественников отнеслись бы положительно к его реализации, поскольку речь, по большому счету, идет о тех, кто не стал поддерживать германский фашизм. Его осудил международный трибунал в Нюрнберге, а это главный аргумент в пользу того, что с фашизмом нужно было бороться не только русским, но и тем немцам, которые категорически отвергли идеи фашизма. Но в связи с этим вспоминается разговор с человеком (по понятным причинам, фамилию его и на этот раз называть не могу), который сказал, что каждый год, когда празднуется День Победы, к нему подходят родственники дезертиров уже из нашей, Советской армии, и просят, чтобы на обелиск павшим воинам-землякам в центре села были вписаны фамилии их дедов и отцов. Этот разговор и стал основой газетного очерка «Узнай, взяли немцы Москву?..». Нетрудно было предположить, что после опубликования его в августе 2009 года в газете «Известия Мордовии» очерк вызовет столь большой читательский интерес. Статистика сайта газеты зафиксировала 698 просмотров материала и 30 откликов на него. Однако предугадать неоднозначную реакцию читателей на очерк было практически невозможно. Из общего числа откликов много было положительных, но немало и таких: «У писавшего это совести нет ни на грамм. Простой человеческой совести. Людям и так больно, так надо рану солью посыпать?», «Свои кости перемывайте лучше», «В очередной раз убеждаюсь, что журналисты совесть свою в ломбард сдали», «Идите лучше у звёзд в (……) копайтесь, а простых людей грязью поливать нечего»…

В свете столь неодобрительных высказываний понятна позиция человека, который живет рядом с потомками дезертиров-земляков и продолжает их выслушивать, не смея при этом высказать в лицо все, что он думает по этому поводу сам. Но сможет ли промолчать тот, кому потомки дезертировавших с фронта солдат отказывают в наличии хоть какой-то совести?

Этой осенью состоялось знакомство с человеком, который не только знал героя газетного очерка, но и был в определенной мере посвящен в тайну дезертирства Сергея Дудина.

Женщине, на склоне лет переехавшей в Саранск из другого города, уже более 80 лет, а в первые годы войны была она еще маленькой девочкой. «Мне очень нравилось писать, но вместо тетрадей делать уроки и писать приходилось на всем, чаще всего на газетах». Кто знает, не те ли газеты, на которых девочка-первоклассница писала чернилами из разведеной сажи, читал, схоронившись от всего мира в подполе, дезертировавший с фронта Сергей Дудин? Из них, приносимых родственником, пытался он узнать, насколько далеко продвинулись немцы в глубь советской территории. Интересно, а что бы он стал делать, окажись немцы в его селе? Продолжал бы прятаться или, как тоже бывало со многими, кто нарушил солдатскую клятву, пошел им в услужение? Такая перспектива в годы прошлой войны могла оказаться вполне реальной. Не зря ведь строили в Мордовии Сурский оборонительный рубеж, и на западе республики тоже делали все, чтобы не допустить продвижения фашистских войск в глубь страны, к Уралу. Там, на подступах к Москве, с чувством исполненного долга пали в бою тысячи солдат и ополченцев, на строительстве оборонительных рубежей люди тоже оставались инвалидами и даже гибли, в то время как немало здоровых, сильных мужчин сбежали с фронта и отсиживались в подполе.

Как-то в дом девочки пришла соседка. Не знавшая совершенно грамоты, крестьянка и мама четверых уже детей попросила написать письмо мужу-фронтовику. Вернее, девочка даже не один раз записывала под ее диктовку текст, в начале которого соседка всегда передавала Сергею Дудину приветы от многочисленной родни. «Тогда я, в силу своего возраста, не вникала в то, что записала. Но уже спустя годы поняла, что настоящее содержание этих писем было понятно лишь автору и адресату». Жена красноармейца хоть и была неграмотная, но оказалась мастерицей на иносказания. Писала мужу, вроде бы, о простых бытовых делах и вещах, но за ними скрывала очень страшную в то время свою тайну. Муж еще оставался на фронте, но тоже иносказательно написал супруге, что скоро появится дома. «Его письма я тоже читала, и они написаны были в том же стиле», - говорит моя собеседница.

Когда произошло его возвращение, никто уже не скажет. Но первое «явление народу» было летом, и старая женщина хорошо помнит этот эпизод. «Наши мальчишки захотели угостить нас морковкой и полезли в чужой огород. Но не дошли они до грядки, как из кустов полетел в их сторону комок земли. Думали, это хозяин кинул в воришек, поэтому разбежались кто куда. Но был, это, оказывается, прятавшийся в огороде Сергей Дудин».

А спустя какое-то время девочка вышла в темноте на улицу и увидела, как в соседнем саду кто-то копает яму. Но наутро ямы уже не было, а стояла на ее месте маленькая копенка сена. Пока было тепло, прятался Дудин и в густых зарослях ивняка на речке, жил и в бане, откуда под видом женщины, надев привычную для своего села женскую одежду и закутав до самых глаз голову платком, приходил по ночам к себе в дом. В какую из ночей зачали с женой никогда не видевшую своего отца дочь, теперь тоже никто уже не скажет. Но всю жизнь прожила дочь с обидным до слез прозвищем, которое досталось ей как клеймо, и постоянным напоминанием о позоре отца.

Но в селе век любой тайны недолгий. После тяжелого ранения возвратился домой с фронта односельчанин, которому вместо боевой награды осталась в память о войне лишь сильная хромота от засевшего глубоко в ноге осколка. Его дом стоял в селе напротив дома, в котором в это время прятался по ночам дезертир. Комиссованный фронтовик, говорит моя собеседница, и сообщил о местонахождении беглеца милиционеру. Сотрудники НКВД арестовали дезертира в доме родственника, когда тот, ни о чем не догадываясь, ранним утром крепко спал на полу. Арестованного привели в сельсовет, откуда к девочке, писавшей ему письма, прибежала вскоре подружка: «Пойдем, тебя дядя Сережа хочет видеть».

- Я стала отказываться, потому что забоялась. Но подружка была очень настойчивой.

Еще недавно она писала ему под диктовку жены письма, но никогда, пока Сергей Дудин был в дезертирах, его не видела. Разве что той ночью, на исходе которой во дворе Дудиных выросла примеченная только ею копенка сена. А если это был не он?

Перед ней стоял дяденька, которого она видела до войны, но не узнавала теперь. Обросший вид и в самом деле нагонял страх. «Не бойся меня. Я хотел тебя увидеть, чтобы сказать за все спасибо».

Это, говорит моя собеседница, были единственные слова, которые сказал ей Сергей Дудин. «Больше я его никогда не видела». И жена пойманного беглеца так никогда и не узнала о его дальнейшей судьбе. В селе одни говорили, что расстреляли Дудина в саранской тюрьме, другие – что окончил он свои дни в штрафном батальоне. Но это слова, а документов и фактов никто в подтверждение своей версии не предъявил.

Он в своем селе был во время Великой Отечественной войны единственным дезертиром, но уже после окончания войны служивший с ним в одной автороте односельчанин рассказывал, как многодетный Сергей Дудин и его склонял к побегу с передовой. Но тот на эти уговоры не поддался, сказав, что он сирота, к тому же, холостой, и его в родном селе никто не ждет: «Если погибну, значит, так тому и быть». Он не погиб, но, женившись после возвращения с фронта на девушке-односельчанке, всю жизнь прожил в соседней с Мордовией области.

Отношение к дезертирам мало где отличается, хотя, как показала публикация очерка, видение вопроса может быть полярно разным. Вот и моя собеседница, у которой, кстати, случилась в семье даже не одна боевая потеря, после прочтения очерка сказала: «Все хотели выжить, все хотели в то время как-то выйти из трудной ситуации. Очень сложно сейчас судить об этих поступках».

- Но ведь на таких людей не только показывали, но и сейчас очень многие показывают пальцем? Правда, теперь уже на детей и внуков…

- В жизни, а особенно во время войны, не бывает одних лишь черно-белых ситуаций. Нужно говорить о конкретной судьбе каждого человека на войне, а это трудно сделать, прошло слишком много времени. Я думаю, что дезертиров нельзя оправдывать, но и дети их и внуки не должны чувствовать себя потомками «предателей». Как не должны они претендовать и на то, чтобы имена нарушивших солдатскую клятву их дедов и отцов тоже были записаны на обелисках рядом с именами тех, кто честно сложил голову в боях за Родину.