Один в ПОтьме

56-летний инвалид в одиночку пытается поставить на ноги двух малолетних детей

Она говорила, что очень хочет выйти за него замуж. А он спрашивал ее: «Зачем? Ведь тебе всего 23 года, а мне уже 51». Но она все равно говорила, что хочет выйти только за него. И тогда он согласился и сказал: «Роди мне дочку!». Она родила сначала одну, затем вторую, а потом сказала: «Ты просил детей, ты их и воспитывай!». Потом она ушла и поселилась в соседнем доме. Так на свет появилась новая семья.

От судьбы не ушел

Последние километров десять до печально знаменитой мордовской станции Потьма машину сильно трясет и бросает на разбитой дороге. На въезде в поселок взгляд цепляется за обнесенный колючкой забор исправительной колонии № 18, за вышки с едва различимыми фигурами часовых, надписи «Стой! Запретная зона. Проход запрещен», за женщин, сплошь одетых в камуфляж. Отпечаток зоны здесь лежит практически на всем и на всех, и как-то само собой появляется ощущение, что Потьма — это не просто название поселка, это — судьба.

У одних она в прошлом, у других — в настоящем, а третьим она только предстоит. Одним она дает работу, благополучие, жизнь, у других забирает все, даже надежду. Бежать от нее глупо, потому что бесполезно. Сколько ни бегай, а если уж суждено тебе оказаться в Потьме, так ты здесь и окажешься.

Обитатель местного дома инвалидов Владимир Бугаев свой побег от судьбы начал еще в 1984 году.

— Я ведь родился и вырос в Грозном, — рассказывает мужчина. — По происхождению я терский казак. Но в Чечне нас всех считали русскими. В конце 80-х годов прошлого века, когда в стране началась перестройка, на Кавказе для нас жизнь закончилась. Собственно, там еще с середины 60-х годов русским жилось так себе. Но перестройка окончательно все разрушила. Чувствовалась большая кровь. Я тогда как раз мать похоронил и перебрался в Мордовию. Потом через несколько лет я возвращался в Грозный, но дом, в котором мы жили, был уже занят, а могила матери разрушена. В Мордовии я сначала поселился в Старошайговском районе. Но местным властям я не понравился. У них для меня было одно слово — чечен. Участковый постоянно до меня докапывался, все говорил, что посадит меня. А что я ему сделал?
В итоге свои полтора года Владимир Бугаев все же получил. Отсидел. Вышел. Вернулся.

— Потом еще полтора года я судился, — продолжает мужчина. — Добивался, чтобы меня оправдали. Добился. И начал пить. Я вообще-то спиртным никогда не увлекался, но как-то посмотрел вокруг — все пьют. Дай, думаю, и я попробую. Год пропил. Потом как отрезало. Бросил и с тех пор не пью. А в 1997 году я в Потьму перебрался. В Министерстве соцзащиты мне дали направление в интернат для инвалидов. У меня же вторая группа — нога болит.

И вот в интернате для инвалидов, разменяв шестой десяток, Владимир встретил свою судьбу. У Людмилы была своя Потьма. Она родилась и выросла в поселке. К двадцати трем годам имела неудачный брак, дочь и отсутствие перспектив на будущее.

— Она санитаркой у нас работала, молодая совсем была, — рассказывает мужчина. — И все возле меня крутилась. Как-то говорит: «Возьми меня замуж, я давно к тебе присматриваюсь». Я сначала отговаривал ее, мол, старый я уже. А она ни в какую. Ну ладно, говорю, раз такое дело, роди мне дочку. Она родила. Сначала Настю, потом Вику, а потом начала пить. На детей ноль внимания, в наш дом постоянно какие-то мужики приезжали. Спрашиваю: «Кто это?», она говорит, мол, к сестре приехали. И вот один такой гость как-то задержался у нас. Я понял, что тут не все так просто, сказал ей об этом. А она мне в лоб и отвечает: «Я с ним буду жить, а детей своих как просил, так и воспитывай». И ушла. Насте тогда было два годика, а Вике всего семь месяцев.

Дом у дороги

С тех пор прошло два года. Потьма окончательно прибрала Людмилу к рукам. Ее новый брак тоже оказался неудачным. И не только для нее. Как-то по пьянке племянник ее избранника изнасиловал старшую дочь Людмилы — Машу.

— Он идиот какой-то, — говорит Владимир Бугаев. — Сначала изнасиловал ребенка, а потом говорит: «Я хочу ее удочерить».

За свои желания несостоявшийся отец получил двенадцать лет.
— И представляешь, пока шел суд, Людмила ходила и всем рассказывала, какой он хороший и добрый человек, — продолжает Владимир Бугаев. — А когда у меня девочки болели, я попросил ее лечь в больницу с ними, потому что меня в детское отделение никто не положит. Так она отказалась. В итоге мне пришлось за деньги нанимать постороннюю женщину, чтобы она с ее детьми в больнице полежала.

За это время Владимир уяснил для себя одну истину: каждая женщина может родить ребенка, но не каждая может стать матерью. Своих дочерей он воспитывает сам. Правда, старшая десять месяцев в году проводит в детском приюте в Рузаевке.

— Понимаете, с двумя девочками я просто не справляюсь, — объясняет Владимир. — Мне бы за одной успеть. Но в течение года я Настю навещаю по мере сил, а летом забираю ее сюда.

Сам Владимир постоянно живет в интернате, а для Вики за три тысячи в год снимает деревянный дом у самой железной дороги. Днем дочка все время рядом с ним, а на ночь с ней остается еще одна обитательница интерната Валентина. Своего жилья у Владимира нет. Купить не на что, а за красивые глаза его дочерей комнату никто не даст.

— Я сейчас хочу добиться, чтобы Людмилу лишили родительских прав, а сертификат на получение материнского капитала передали мне, — объясняет мужчина. — Тогда бы я смог приобрести нормальное жилье.
Правда, гарантий, что у Владимира все получится, нет никаких. Потьма живет по своим законам.

— Представляешь, я как-то пытался оформить детские на себя, — говорит мужчина. — Деньги там, конечно, небольшие, но хоть девочкам на самое необходимое хватало бы. Так мне говорят, что эти деньги должна получать мать. Я пошел к Людмиле, хотел, чтобы она оформила документы на получение детских. Она отказалась. В итоге эти деньги не получает ни она, ни я. А страдают дети.

Своих денег у Владимира немного. Три четвертых его пенсии согласно закону остается в интернате. На руки мужчина получает около двух тысяч рублей. На эти деньги ему нужно как-то одеть и накормить младшую дочь, купить что-нибудь старшей и, если что-то останется, потратить на себя. Чтобы хоть как-то свести концы с концами, Владимир разводит домашнюю птицу. В его комнате в интернате рядом с холодильником и шкафом с детскими вещами, купленными про запас, стоят два инкубатора для цыплят.

— Я их развожу и для интерната, и для себя, — объясняет мужчина. — Но заработать много все равно не получается — то хорек в гости заглянет, то еще какая-нибудь беда приключится. В среднем за сезон выходит около пятнадцати тысяч рублей.
На эти деньги Владимир недавно справил себе мопед.

— У меня же нога болит все время, в прошлом году даже парализовало меня, а так хоть в магазин за продуктами съездить, и то хорошо. Я его в кредит купил, знакомый один помог оформить. А я потихоньку выплатил.

С этих же доходов Владимир, бывает, помогает матери своих дочерей. Она иногда заходит к нему, чтобы подзанять денег на бутылку. Другой бы на его месте, конечно, не дал бы, да еще и послал бы вдогонку куда следует, а Владимир дает. Родня все-таки, куда от нее денешься.

Цветок в пустыне

У Вики длинные светлые волосы и большие голубые глаза. Когда девочка вырастет, она, без сомнения, станет красавицей. Вот только кому достанется эта красота? Пока единственный претендент на нее — Потьма. Если сейчас власти не помогут ее отцу, то в будущем могут появиться и другие — детский приют, например, или какая-нибудь спецшкола. Это уж как выйдет.

— Мне как-то предлагали отдать ее в тот же интернат, где находится старшая дочь Настя, — говорит Владимир Бугаев. — Но я отказался. Если ее сейчас отдать, это будет такой удар по психике, что неизвестно, чем это для нее обернется. Она ведь уже привыкла все время быть со мной на воле. А в приюте все совсем по-другому. Вот Настя у меня до сих пор не разговаривает.

В отличие от старшей сестры Вика не по годам развитая девочка. Она охотно и правильно отвечает на вопросы, улыбается, играет, по-детски непосредственно спрашивает о чем-нибудь и почти все понимает. Единственное, что она никак не может понять, — кого ей все-таки называть мамой. Сейчас она называет так всех женщин моложе тридцати лет. Пока ее отец жив, можно не сомневаться, что у нее все будет хорошо. Но время беспощадно, и рано или поздно она останется одна. Вот тогда вопрос о ее будущем встанет в полный рост.

— Я сам часто об этом думаю, — говорит Владимир Бугаев. — Одно могу сказать точно, если не удастся решить вопрос с жильем, то будущего у нее практически нет.

Впрочем, уже сейчас ее пребывание в Потьме кажется противоестественным. Как розы не могут жить в пустыне, так дети, подобные Вике, не могут жить в поселке, жизнь которого зависит от успешного функционирования исправительной колонии. Здесь она даже в детский сад не может ходить.

— Я бы, конечно, отдал ее в садик, — говорит отец девочки, — но, понимаешь, он в поселке один и туда в основном ходят дети сотрудников исправительной колонии. И я не хочу, чтобы она там подвергалась какой-то дискриминации. Ведь я бывший зэк, к тому же меня здесь чеченом называют. Хотя у меня и имя, и отчество, и фамилия русские. Но разве можно кому-то объяснить, что чеченец никогда не назовет своего ребенка русским именем.

Словом, пока в жизни Вики больше условностей, предрассудков и неопределенности, чем собственно детства. Только непонятно, почему: то ли потому, что судьба такая, то ли потому, что родилась в Потьме. Или это одно и то же?

«Вечерний Саранск»