Наталья Коробкова из Большого Игнатова сочиняет песни и частушки про войну

— Ой, доча, мою жизнь записать — на лошадиной шкуре не уместится! Да и погодь ты про работу. Как это, гости приехали, а я их чаем не угощу? У нас, у мордвы, так не делают!


Невысокая сухонькая старушка шустро ставила на стол чашки, ложки, притащила варенье, да не одну банку. Варенье было на выбор, какое понравится.

Присела на секундочку и тут же вскочила:- Батюшки, а я же блины для вас затеяла, вот старая, чуть не забыла!

Из кухни потянуло таким ароматом, что слюнки потекли. А вот уже на столе появилась тарелка с румяными, невозможно вкусными блинчиками.

— Ну, вот ешьте, отдыхайте с дороги, а я вам петь буду! — Наталья Андреевна, наконец, уселась на табуретку. Теплый фланелевый халат, белая косыночка в темную крапушку, уютные, мягкие шерстяные носки... Обычная старенькая добрая бабушка, которых сотни тысяч по селам России, наверное, и халаты эти для них специально шьют, и косыночки такие выпускают.

Но Наталья Андреевна утерла губы тугим комочком носового платка и начала:

Ой, подружки дорогие,

Гитлер начал воевать,

Все равно моему миленочку

Войны не миновать.

Стели, мамочка, постелюшку,

Последнюю неделюшку.

А на той неделюшке

Постелю на шинелюшке.

Вы окопы, вы окопы,

Узеньки, коротеньки,

В тех окопах погибали
Мальчики молоденьки.

Слушала я и передо мной была совсем другая женщина, даже лицо стало строже. И глаза уже не улыбались. В незатейливых четверостишиях звучало столько горечи, боли, страха за близких, за себя, за подруг, что даже за залихватским частушечным мотивом не спрятаться. Много лет прошло с того дня, как закончилась война, а живы эти чувства.

— Я как сочиняю? — рассказывает Наталья Андреевна, бережно перебирая исписанные страницы, — лежу, бывает, ночью, вспоминаю, думаю, придет в голову, встану, запишу. Горя много я повидала, из своей жизни беру и пою! Свою жизнь, считай, и пою!

«Так плясали, что лапти рвались!»

Наталье Андреевне Коробковой из села Большое Игнатово Республики Мордовия 82 года. И жизнь за плечами такая, что куда там сериалам с их придуманными глянцевыми бедами и мелкими любвишками.

Родилась она в селе Андреевка. В тридцатые годы их семью раскулачили. Как все происходило, не помнит, мала была, но рассказы бабушки врезались в память:

— Она рассказывала, что меня прямо в зыбке выбросили в сугроб, бабушка подняла и за пазуху спрятала. Тем и спаслась. Иначе бы все, замерзла. А за мамой моей бегали с вилами, бабушку трепали: где твоя красивая сноха? Слава Богу, на сеновале от иродов спряталась.

Семью выслали в казахские степи. Чистое поле. Вагончики. Холодно. На руках Наташиной бабушки умирал сын, шептал белыми уже губами: «Водички бы тепленькой...» Бабушка оторвала край венчального, бережно хранимого полушалка и, запалив его, подогрела на этом костре кружку воды.

Из Казахстана они перебрались в Горький (сейчас Нижний Новгород — ред.), только устроились, как забрали отца. За ним приехали ночью, и два месяца никто не знал, где он, жив ли. Письмо пришло из Архангельской области, где отец Натальи отбывал срок- пять лет.

— Такое рассказывал, что вспоминать не хочется. А какие мы были кулаки? — спрашивает Наталья Андреевна, и сама же отвечает:

— Если летом венчались, то в галошах в церковь шли, а если зимой — валенки обували. Вот и все богатство!

Когда началась война, семья перебралась на родину в Игнатово. Наталья уже была подростком, а спрашивали с нее за двоих взрослых.

— Мы трактористками в колхозе работали, — вспоминает она, — весной пахали, а зимой на снегозадержание нас посылали.

Но, послушай, тогда трактористки не такие, как потом в журналах печатали — с прическами да крашеными губами! Нет, тогда трудно работали, и трактора другие были, никудышные, так что нам досталось.

Но как ни уставали девчонки, молодость брала свое. Вечерами они ходили в избу-читальню — так тогда назывался клуб. И пели, и плясали, несмотря на то, что завтра рано вставать и снова на работу.

— Так плясали, что лапти рвались, — улыбается Наталья Андреевна, — мать ругается: не ходи, все лапти пропляшешь, на работу не в чем будет пойти! Я от нее на печку спрячусь, а потом убегу.

Тогда и начала Наталья сочинять частушки и песни.

— Складно у тебя получается, — дивились подружки, — и откуда слова берешь?

— Не знаю, говорю, сами собой. Я всегда читать любила, — объясняет Наталья Андреевна, — книги, газеты, как выпадала минутка — я за книжку.

Не будем давать оценку художественным достоинствам этих песен и частушек. Их пела душа. И я уверена, это тоже «боевые действия», хоть и без атак, тоже оборона, пусть без выстрелов, это была их девчоночья война: не падать духом, поддерживать друг друга, сплясать так, чтоб немцам тошно стало от этого веселья, отдохнуть хорошенько, чтобы снова пахать за отцов и братьев, хотя сердце кровью обливается:

Неужели пуля-дура

Моего милого убьет?

Его русые кудряшки по полю разнесет?

Мил убит, но не зарыт

Он под елочкой лежит.

А зеленая пилоточка

На кустике висит.

Так и повелось с тех пор в Игнатове: какой праздник случался, к ней бежали:

— Наташ, идем, без тебя концерт не ладится.

На День Советской армии, на День Победы, на концертах в школе она всегда выступала, свои песни пела, много старинных народных выучила. Сейчас уже стесняется на сцену выходить:

— Куда такой дряхлой петь!

Когда в прошлом году лежала в больнице в Болдине, то стала местной знаменитостью.

Она такие концерты в палате, как говорит, от нечего делать, устраивала, что к ней потом из Болдина журналисты приезжали, хотели ее частушки записать. Но Наталья Андреевна поскромничала, от них на базар ушла, спряталась.

«И жизнь, и слезы, и любовь...»

Личная жизнь тоже богата у нее и на радости, и на горести. После войны Наталья Андреевна вышла замуж за лейтенанта Бочкарева.

— Хорошо жили, двадцать лет вместе, троих сыновей нажили, — рассказывает она, — помер он, осталась одна. Дети уж взрослые были, позвал меня замуж Коробков, я против, а сыновья говорят: хороший дядька, иди! Я и пошла. 25 лет прожили. Схоронила его. Сына схоронила. Сейчас со снохой живу. Хорошо живем, я ей угождаю, она мне угождает. И вам советую: станете старыми — со снохами живите, учитесь угождать друг другу.

Сейчас у Натальи Андреевны четверо внуков, семь правнуков. Живут в разных городах. Но бабушку не забывают.

— Грех жаловаться, — улыбается светло она, — вот Олежка из Нижнего приедет, обнимет, расцелует, у меня душа и поет.

— Наталья Андреевна, а молодой где вы работали?

— Я в школе бухгалтерию вела, контролером в Коммунэнерго работала и тоже бухгалтерию вела.

— Учились где?

— А зачем учиться? Башка и так варит.

Может, кому-то это и покажется грубоватым, а мне понравилось — вот так, без реверансов. Есть в этой пожилой женщине глубокая мудрость, природный ум, житейская стойкость и какое-то озорство, без которого частушки не сочинишь. Их ни один университет не заменит.

Расстались мы друзьями. И уже возвращаясь домой, я поймала себя на мысли, что повторяю строки:

Вот уж милые подружки

Вот уж Гитлер побежден.

За победу мой миленок

Орденами награжден.

Вот уж кончилась война

Лейтенанты — к женкам.

А погоны и ремни

Оставят ухажеркам.