«Урожай радиации» собирали советские военные после аварии на ЧАЭС

Полгода — почти с начала катастрофы на Чернобыльской АЭС и до завершения строительства саркофага — житель Саранска Геннадий Егоршин, в ту пору командир батальона радиационно-химической разведки Прибалтийского военного округа, провел в зоне отчуждения. За 25 лет из его памяти не стерлись ни имена, ни даты, ни даже время переброски с одного участка на другой: «Такое не забывается».

— 26 апреля... — при этих словах Геннадий Егоршин надолго задумывается, а затем решительно рубит воздух ладонью: — Да не знали мы ни о чем 26 апреля! Я служил тогда в г. Пярну в Эстонии, так вот у нас ходили слухи о том, что где-то на Украине что-то рвануло. Что и где именно — никто не знал...

Командование полка узнало об аварии только 6 мая.

— Командира полка вызвали в Ригу в штаб округа. Вскоре оттуда по телефону поступило распоряжение: «Готовьтесь к уборке урожая!» Разумеется, никто не поверил — какой урожай в начале мая? Но связь была открытая, и начальство не могло рисковать, выдавая секретные сведения, — вспоминает Геннадий Егоршин.

Егоршин, которого назначили заместителем командира полка, отправляющегося в «горящую точку», прибыл на место дислокации первым.

— В ночь на 8-е мая я был уже в Чернобыле, — рассказывает Геннадий Кузьмич. — Первое ощущение — ни с чем не сравнимый запах, которого никогда не доводилось чувствовать прежде. Потом выяснилось, что это — радиоактивный йод. А через несколько дней настолько привык, что уже не чувствовал его.

Следующие три месяца слились для военных, как говорится, в сплошной «день сурка». Ежедневно утром они выезжали в очередной населенный пункт, где проводили так называемую дезактивацию: обрабатывали бардой асфальтированные дороги, чтобы радиоактивные осаждения не разносило по округе, смывали водой пыль с крыш и стен домов, снимали верхний грунт земли и на машинах отправляли его в могильники — захоронения в украинских лесах. В августе-сентябре то же повторилось в Припяти, в 400 километрах от электростанции — непосредственного очага взрыва.

Кстати, из-за отсутствия опыта ликвидации подобных аварий впоследствии эта работа была признана бессмысленной: реактор, тогда еще не закованный в саркофаг, продолжал выбрасывать наружу радиоактивные материалы.

Чуть позже Геннадию Егоршину и вовсе пришлось забраться на крышу реактора, чтобы сбрасывать оттуда осколки графита. А уж сколько повидал за это время представителей науки...- Ученые ринулись в Чернобыль, чтобы на практике найти подтверждение своим научным разработкам. Основатель ядерной энергетики, президент Академии наук СССР А.П. Александров принял аварию на ЧАЭС как личную трагедию и почти не уезжал оттуда, — говорит Геннадий Кузьмич.

... Егоршин с дозой облучения в 23,8 рентген (высшим пределом человеческого организма считается 25 рентген — «ИМ») выехал из Чернобыля 16 октября, за неделю до того, как реактор «закрыли», окружив его бетонной стеной и установив наверху фильтр. За участие в ликвидации последствий аварии его наградили орденом «За службу Родине» III степени. После Пярну Геннадий Егоршин командовал батальоном курсантов в Костромском военном училище, в 1992 году в звании полковника вышел в отставку, а затем до 2009-го работал в Управлении МЧС по РМ. — Конечно, я много размышлял о чернобыльской ситуации и пришел к такому выводу: в радиации нет ничего страшного, если не жить в зоне отчуждения постоянно, — говорит он. — Лично я со своей дозой даже инвалидность не оформлял.Безусловно, мы не могли не задать Геннадию Кузьмичу вопрос об обстановке на АЭС «Фукусима-1».

— Разумеется, я слежу за ситуацией в Японии. Судя по информации, ситуация там все-таки менее сложна, нежели в Чернобыле.