Хроническая «Власть тьмы», или современная «Большая разница»

В афишах наших театров преобладают комедии, уже потому, что они пользуются бОльшим зрительским спросом, а, стало быть, «делают кассу». Но вот Национальный театр решился на постановку драмы Льва Толстого «Власть тьмы».

В основу этой пьесы о преступлении и наказании легло реальное уголовное дело крестьянина Тульской губернии, убившего ребенка, прижитого от соблазненной им падчерицы. Правда, написанная в духе модного в конце XIX века натурализма, с физиологической достоверностью и беспристрастностью воспроизводящая грубую беспросветную жизнь забытой Богом и забывшей Бога русской деревни, сегодня она уже не шокирует публику своими изуверскими подробностями. Поскольку подобными фактами сейчас изобилует не только криминальная хроника, они то и дело фигурируют на страницах СМИ и телеэкране.

И уж коли браться за столь больную тему, безусловно, надо выдвинуть веские художественные аргументы, чтобы сразить нынешнего довольно циничного в своей сути зрителя, что называется, наповал.

На подобный шаг отважилась актриса Тамара Весеньева, выступившая на сей раз в качестве режиссёра.

При всём уважении к смелости постановщиков и желанию актёров, старавшихся передать глубину переживаний и психологических терзаний своих героев, увы, никак нельзя признать попытку успешной. Уж слишком пафосно это получается. Разговоры персонажей превращаются в сольные выступления на публику, которая вместо того, чтобы сопереживать трагедии, воспринимает происходящее на сцене как пародии популярного телешоу «Большая разница» и едва сдерживает смех, когда из черноты занавеса вдруг воскресает, почему-то, словно распятый на кресте, отравленный женой Пётр.

Натужно натянутым выглядит и национальный мордовский антураж в сцене свадьбы. Хотя, по большему счёту, в спектакле не делается акцента на конкретную географическую либо временную привязку, что как раз понятно. А вот музыкальное оформление, собранное из микса каких-то а` ля еврейских мелодий и саундтрека к спилберговскому фильму «Список Шиндлера», да на финал приправленное мордовским обрядовым пением, вызывает полное недоумение. Как, впрочем, и сценография с непонятно зачем возведённым в одной половине подиумом и висящими на стене клетчатыми дорожками.

Можно списать некоторое переигрывание исполнителей на премьерное волнение, не помешавшее, однако, Евгению Пулову (вот ведь директорские заботы не убивают актёрской сущности!) создать убедительный образ косноязычного блаженного старика Акима, чьими устами в зал «транслируется» заветная толстовская мысль о том, что в любых обстоятельствах человеку «душа надобна».