«Мое счастливое мордовское детство»

20.05.2010 09:37

Михаил Васильевич и Екатерина Николаевна РунковыЯ родилась в Свердловске, но мое детство и юность прошли в селе Новая Карьга Краснослободского района Мордовии. Росла я вместе с двоюродными сестрами и братьями у дедушки и бабушки Михаила Васильевича и Екатерины Николаевны Рунковых. Чем старше я становлюсь, тем больше ценю жизненные уроки, которые они нам преподали. Хотя бабушке и дедушке и разговаривать-то с нами было некогда, воспитывали они нас больше собственным примером, но я хорошо помню все услышанное от них.

«Я обязательно вернусь!»

Моему деду, успевшему повоевать и в Первую мировую, и в Гражданскую, уже в рядах Красной Армии в 1941-ом было 44 года. Бабушка рассказывала, как 23-го июня его провожали на фронт (семья жила в то время в мордовском селе Станки Ельниковского района). Дома он оставлял девятерых детей с женой да свою старенькую мать. На всю эту ораву в доме имелся только один пуд муки, и дед отлично понимал, что его семья обречена на голод. Прощаясь с близкими, он сказал: «Бог есть, я вернусь!»

Репрессированная «Мать-героиня»

В первую же военную зиму бабушка, по ее словам, «вынесла из дома 3 гроба»: умерла дедушкина мать, совсем маленькая дочка Зина. Но самой страшной потерей оказалась смерть их единственного сына Валентина, который родился в один день с моей мамой. Моя-то мама росла физически крепкой девочкой, а её брат Валя из-за рахита долго не мог ходить, потом дед смастерил ему специальное приспособление, и мальчик все-таки научился шагать, а затем и пошел. При этом он отличался сообразительностью, и все сестры его очень жалели и оберегали. И надо ж было именно ему подхватить ангину. А поскольку про антибиотики в то время в сельской глубинке не ведали, болезнь, сегодня вполне излечимая, задушила слабого ребенка.

Долго бабушка не решалась сообщить дедушке на фронт о смерти единственного сына.

Всех детей бабушка родила еще до войны, заслужив медаль «Мать-героиня». По тем временам эта награда давала не только значительные льготы, но и денежные выплаты. Но их многодетной семье никаких благ не досталось, т.к. ещё в 1929-ом Рунковых раскулачили, отобрав всё не особо и богатое имущество. Чтобы избежать ссылки на Север, дед с бабушкой ночью бежали из родного села. Несколько лет скитались по Подмосковью, и потом, вернувшись в родные края, опасаясь преследований, поселились не в Новой Карьге, а в Станках.

Хлеб, замешенный на слезах

Бабушка рассказывала, как в военную пору, уходя на работу, хлеб она запирала в сундук на замок, чтобы растянуть этот запас на больший срок. Да и хлеб тот пекли, замешивая муку наполовину с травой, подсаливая тесто слезой. Голодные ребятишки то и дело просили есть, а она, скрепя сердце, толковала малым, дескать, солнышко еще не на середине неба, а, значит, еще не время обедать. И они всё следили, когда ж это солнце поднимется до нужного места.
Когда после Победы люди жаловались на жизнь, бабушка искренне удивлялась: «Разве вам нечем кормить своих детей? Не гневите Бога, радуйтесь, что сыты-одеты!».

Грамоты она не знала, не умела ни писать, ни читать, считать деньги научилась «по необходимости», но при этом знала великое множество пословиц и поговорок, всегда они у нее были наготове, по каждому случаю. Говорили, что в молодости она славилась песенным мастерством, в голодные 30-е годы детей песнями развлекала.

Запевала из штрафбата

А дед и на фронте был знатным запевалой. Когда во время пешего перехода у солдат иссякали последние силы, раздавалась команда: «Рунков, запе-вай!» И дед бодро затягивал: «Ой, вы кони, вы кони стальные...» Все дружно подхватывали куплет, подтягиваясь и выравнивая шаг. А поскольку как раскулаченный дед считался «врагом народа» и ему надлежало «смыть кровью грех», он служил в штрафном батальоне.

Для провинившихся действовало правило: воевать в штрафбате им следовало до 3-х ранений. Если после 3-го ранения солдат оставался жив, его переводили в обычные войска. Только выжить мало кому посчастливилось.

В бой штрафники шли впереди всех, и убивали их раньше остальных. Вот тут и пригодился дедушкин боевой опыт прошлых войн. Он и молодых учил, как не погибнуть понапрасну. После первых двух ранений в конечности, быстро подлечившись, дед опять возвращался на фронт. Третий раз его ранило в живот. Доставленному в Арзамасский госпиталь, обреченному, считай, на верную смерть штрафнику медики посоветовали написать родным, чтобы приехали проститься. Жена не решилась оставить маленьких детей, послала к отцу двух старших дочерей. Даром, что сами жили впроголодь, тем не менее, односельчане всем миром собрали раненому мед, яйца и т.п. Правда, пока дочки на перекладных — то пешком, то на запряженных лошадьми подводах, на товарном поезде — добирались до госпиталя, посылка пропала.

Дед, увидев Нюру и Настю, заплакал, мол, какой от него, калеки, теперь толк. Дочки взялись его успокаивать, дескать, он им нужен любой, пусть даже без рук, без ног: «Мы тебя под образа, в красный угол посадим и будем на тебя молиться...».

И надо ж, вскоре дед пошел на поправку.

Реабилитирован посмертно

Весной 1943-го дедушку комиссовали. Односельчане нашей семье тогда завидовали: «Вы счастливые, у вас отец живой с фронта вернулся...».

А дед вовсе не собирался становиться родне нахлебником, трудился бухгалтером. Окончив три класса церковно-приходской школы да краткосрочные курсы, он для своего времени считался человеком достаточно образованным. После войны семья перебралась в родное село Новую Карьгу. До самой пенсии дедушка работал в колхозе. Ему доверяли все колхозные деньги, очень уважали. Правда, никогда его не чествовали как фронтовика, не вручали орденов-медалей. Негласно на нем значилось клеймо «репрессированного». Лишь незадолго до смерти он получил, как все воевавшие, медаль в связи с 25-летием Победы.

Спустя много лет, уже в начале 90-х годов, посмертно дед был реабилитирован с формулировкой «за отсутствием состава преступления». При жизни он никогда не сказал ни одного плохого слова ни о Сталине, ни о правительстве. Не знавшие его могли подумать: «Боялся». А ему, человеку по-настоящему доброму, просто были чужды злоба, зависть и мстительность. Однако однажды у меня по глупости сорвалось, мол, какая Мордовия нищая...И тут мой добрый и всегда спокойный дедушка сильно возмутился: «Да ты знаешь, сколько в войну наша республика дала фронту? Некогда было Мордовии благоустраиваться».

Жизненный стержень

Бабушка и дедушка нас, внуков, очень любили, никогда ни нас, ни дочерей ничем не попрекнули, хотя жилось очень нелегко.

Дедушка научил меня читать, он и сам всю жизнь любил книги. Он умер в больнице, оставив дома недочитанной книгу Джека Лондона «Любовь к жизни».

Кроме любви к литературе, мне передалась от деда любовь к музыке.

С его смертью закончилось и наше детство...

Давно нет на свете моих дедушки и бабушки, но с каждым годом все большую и большую благодарность я испытываю к ним. Не для себя они жили! Все невзгоды переносили вместе, расставались только по жестокой необходимости, умели радоваться жизни и нас этому учили.

Какие же редкие они были оптимисты! Они и нас учили радоваться каждому дню, благодарить Бога за милости, не роптать на судьбу.

Они сами никогда не сидели сложа руки. И в нас, своих детей и внуков, заложили крепкий нравственный стержень.

Мы до сих пор помним и любим наших дорогих бабушку и дедушку Михаила Васильевича и Екатерину Николаевну Рунковых.

Любовь Ушакова, г. Верхняя Пышма Свердловской области.

От редакции

Любовь Федоровна Ушакова (в девичестве Рункова), заведующая библиотекой Профлицея «Уралмашевец». В 1975 году закончила Саранскую школу № 23, в 1982 — филологический факультет МГУ им. Н. П. Огарева.

«Известия Мордовии»