Афганская война Валерия Туркина

21 год назад, 15 февраля 1989 года, в 10 часов 30 минут командующий 40-й армией Борис Громов последним из ограниченного контингента советских войск перешел мост, разделявший СССР и Афганистан. Так завершилась почти десятилетняя необъявленная война, унесшая тысячи жизней. До сих пор не утихают споры о целесообразности введения советских войск в Афганистан. Сейчас сколько угодно можно размышлять о том, нужна ли была военная помощь Советского Союза далекой и чужой стране. Однако война была. В нашем сегодняшнем материале — рассказ ветерана афганской войны, кавалера ордена Красной Звезды Валерия Туркина.

Они выполняли приказ

— Тогда служить старались все, и это было нормально. Мы воспринимали военную службу не как повинность, а как обязательство. Я ушёл в армию в 1985-м. Война, которая длилась с 1979 по 1989 год, была в самом разгаре. Люди гибли, но в стране это не афишировалось. У меня погиб троюродный брат, и сначала нам объявили, что это случилось в Монголии. Только потом мы выяснили, что брат служил в Афганистане. То, что и я отправляюсь туда, узнал на призывном пункте в Рузаевке. Сильных эмоций тогда у меня это не вызвало. Мы просто знали, что идёт война.

Сначала отправили в Туркмению. Мы ехали около шести суток. Тридцатого апреля были в Ашхабаде. Оттуда поехали в учебный центр. Он располагался в 10 километрах от иранской границы. Там нас стали фильтровать.

Подразделений было много — пехота, танковые войска, артиллерия. Тех, кто был в хорошей физической форме, включая меня, отобрали в разведку.

Сформировали две отдельные разведроты. Командиром обеих был старший лейтенант Мамедов. По-своему личность легендарная. В Афганистане, переодевшись душманом, он выезжал в район, который контролировали бандформирования, и, представляясь их соратником, вёл разведку и брал пленных.

3 месяца он нас мучил. Говорил: «Да, сейчас вам трудно, но когда попадёте на войну, вы в обиде на меня не будете». 3 месяца — ад от заката до рассвета. Постоянные тренировки. Ко всему прочему непривычный, жаркий климат. Основное занятие — это горно-полевая подготовка. Строевая, конечно, тоже была, но акцент делался на то, чтобы за короткое время научить нас воевать.

Мы очень много стреляли и бегали по сопкам. За это время я похудел на 12 кг. Кормежка была неважная. У некоторых ребят не выдерживали нервы. Конечно, они официально никуда не обращались, чтобы их не посылали в Афганистан. Но вели себя так, что офицерам становилось это понятно, и их переводили служить в другие регионы.

Затем начались отправки. На огромном двухъярусном Ил-70 мы полетели в Афганистан. Куда именно, тогда еще не знали. Вышли на аэродроме: воздух горячий, начало августа. Приехали офицеры, и началось формирование подразделений. Я попал в 650-е отделение Отдельного разведывательного батальона. Там наша подготовка продолжилась. Опять ходили стрелять на стрельбище, опять бегали по сопкам, естественно, с оружием. Целыми днями разбирали и собирали автоматы. Служба началась.

«Съездить на курорт»

Первое сильное ощущение я испытал, когда прибыл в батальон и увидел ребят, которые уже отслужили год-полтора. Они были как-то по-особому взрослые — такие небритые мужики, грязные, все в пыли, злые, кричат. Но нас, молодых, не обижали. Неуставных отношений не было. Если и наказывали, то физическими упражнениями.

Подразделение — боевое, и если тебе завтра идти с этим человеком в бой, серьёзно ссориться нельзя.

Когда мы прибыли в батальон, там уже были погибшие. Естественно, мы их не видели, но это ощущение... Кровать, на ней табличка с надписью «рядовой такой-то», «сержант такой-то», год рождения и дата смерти. Что-то особое чувствуешь, когда смотришь на эти таблички. Кровать по традиции застелена в течение полугода. Ее периодически отряхивали от пыли и опять заправляли. Трое погибших с нашей роты, три кровати…

Так получилось, что меня распределили на танк. Экипаж состоит из 4 человек: механик-водитель, оператор-наводчик, командир и заряжающий. Я был как раз заряжающим, хотя специально этому не учился. Из-за того что танки использовались редко, первые месяца 2-3, кроме как в наряды, я никуда не ходил. Страшная обида была — все уезжают на боевые, а ты остаёшься...

Воевать чаще всего отправляли в провинцию Шинданд. Там хозяйничали душманы. Именно туда был мой первый боевой выход. Все выходы происходили ночью либо поздно вечером, в ночь. На броне, на боевых машинах, мы выходили в определенное место, потом шли около 50 километров марш-бросок. В мой первый никого не нашли. Как потом выяснилось, духи часто знали о наших передвижениях и характере операций. Ими велись радиоперехваты, а иностранные советники, военные специалисты хорошо знали своё дело. Да и сами афганцы — народ, который воюет на протяжении многих лет.

Разведывательный батальон, если не происходит никаких конфликтов, действует как дежурный. В основном рота сидит в засаде. То есть это порядка 3-4 суток несения определенной службы и днем и ночью. Мы это называли «съездить на курорт» в провинцию Шинданд или Герат. В подразделении надо нести службу — тот же подъем, жёсткий устав. А на боевых чувствуешь себя свободней, потому что обычно ничего не происходит. Хотя однажды, возвращаясь с такого «курорта», нарвались на мину. Машина подорвалась, а меня контузило. К тому времени заряжающим я уже не был, а был просто разведчиком на БМП в составе разведотделения.

«Маме ничего не говорите!»

А вот время с 3 по 4 апреля 1986-го я не забуду никогда. В батальоне 3 роты. Я служил во второй, а третья была разведывательно-десантной, служить в которой считалось особенно престижно. Десантники ходили в тельняшках, а их разрешалось надевать не всем. Это был символ, и десантники позволяли носить её только самым достойным.

Поступила информация, что в районе замечены бандформирования. Десантную роту сбросили в район на вертолётах. Место находилось в чаше, окружённой горами, в центре которой был огромный кишлак. Рядом конюшня буквой «П» и большой двухэтажный особняк, который мы прозвали дворцом. При десантировании по третьей роте открыли шквальный огонь. Сразу потери — раненые, один убитый. Мы в это время ещё были в пути. Ехали на броне к месту и по рации узнали, что там «жарко».

Десантная считалась наиболее подготовленной ротой. Очень удачливые ребята участвовали в боях, брали караваны бандформирований. Незадолго до этих событий, в марте вышел приказ о демобилизации. И было негласное соглашение — после приказа это твое личное дело — ездить на боевые действия или не ездить. В тот бой отправились и дембеля. Их было шесть. Двое из них погибли.

Когда подъехали, бой кипел вовсю. Вертолёты обрабатывали ориентировочное место позиций бандформирования. Мы на броне спустились к кишлаку и начали его «прочёску». Прошли — все тихо. Основное население куда-то испарилось. Остались только старики, женщины, дети. Как только вышли из кишлака, по нам начали вести шквальный огонь из всех видов оружия. Очень хорошо помню, что помимо автоматов обстреливали и из ДШК — Дегтярева-Шпагина крупнокалиберного пулемета 12,7 калибра. Серьезная штука. Это было самое любимое стрелковое оружие душманов. Страшная вещь — если пуля попадает в руку — отрывает по плечо, если в голову — головы нет.

Все залегли. Я прямо с вещмешком и автоматом нырнул в арык. После того как огонь погасили вертолёты, мы стали выдвигаться к конюшне. Откуда вёлся огонь, было непонятно, но, видимо, из дворца. К конюшне подобрались я, парень из первой роты с Ташкента и непонятно откуда взявшийся там майор, зам. командира батальона по технической части, дембель. Он стоял у конюшни и стрелял в лошадей. Мы смотрим на него: «За что коней-то?». Он не ответил. На лице читалась озлобленность. По отсекам конюшни стояли огромные мешки под 2-3 метра с овсом.

Расстреляв лошадей, майор подбежал к этим мешкам и начал вспарывать их штык-ножом. Вдруг он отлетел назад на 2 метра. Я не понял сначала, что вообще произошло. Майор лежал на земле и корчился. Когда мы подбежали к нему, по фонтанчикам пыли на земле поняли, что территория простреливается. С гор велся прицельный огонь. Выстрелов не было слышно, стреляли издалека. Афганцы учатся обращаться с оружием чуть ли не с детства, их снайперским качествам мог любой позавидовать. Выезжая в Шинданд, мы часто видели совсем ещё пацанят с автоматами.

У раненого шла пена изо рта. Мы его взяли за руки за ноги, перевернули и оттащили к стенке конюшни. Осмотрели рану — огромный кусок мяса вырван. Майор на глазах стал угасать. Здесь я почувствовал не то чтобы страх, но в первый раз на моих глазах умирал человек. Тут стали подходить остальные. Подъехал танк, ребята из 1-й и 2-й рот и медик с 3-й роты. У него была сумка с медикаментами. У нас тоже были медицинские пакеты — пармедол, бинты. Но за все два года мне его распаковывать так и не пришлось. Медик сделал укол, майор ненадолго пришел в себя и успел только сказать: «Маме ничего не говорите».
Офицеры в условиях боевых действий очень быстро продвигались по службе. Если в обычном режиме звание получают через 3 года, то в Афганистане, придя лейтенантом, за два года до подполковника даже дослуживались. Майор тоже был совсем молодым. И вот он умирает у нас на глазах. Обмяк — и все. Погрузили на броню и в тыл, в отстойник.

А у нас следующая задача — дворец. Мы потушили боевые точки душманов, заняли позицию, но никого не нашли. Пути отхода они делали таким образом, что исчезнуть можно было мгновенно. В земле в определенных местах были входы в подземелья, и куда они ведут, мы не знали, а лезть туда было небезопасно. Были случаи, когда кидали в такой ход гранату, взрыв происходил через 4 секунды, а его даже не было слышно.

Дальше выдвинулись к месту, где 3-я рота попала в засаду. Сама она, понеся потери, отошла в укрытие. Как только поднялись на возвышенность — опять шквальный огонь. Я не знаю, сколько там было боевиков, но потери мы понесли серьезные. Как потом выяснилось, работали специалисты.

Дуэль

Начало смеркаться. Солнце зашло, а мы собирали раненых, убитых. Все отошли, и так получилось, что мы с ещё одним рядовым замешкались. Вдруг я слышу глухую автоматную очередь. Поворачиваюсь, солдат уже лежит на земле. Я было к нему, а из-за ближайшего камня появляется душман с автоматом. Расстояние не больше 15-17 метров. Это был не афганец, а скорее араб. У афганцев хлопчатобумажная накидка, национальный балахон. А этот был в каком-то сюртучке, на голове что-то наподобие тюбетейки черного цвета и круглые чёрные очки, как у Кота Базилио.

Хорошо, что сработал инстинкт — я прыгнул за камень. У меня автомат заряжен, все как положено. Я мешок с себя сбрасываю, и вот мы друг в друга стреляем. Выпускаем практически по магазину патронов. Стреляю, но не прицельно. Патронов 30 выпустил — и опять за камень. И не пойму, задел я его или нет. Сам живой. Ощущение было, будто я нахожусь в каком-то куполе пуленепробиваемом. Пули летят, а меня достать не могут. Опять повторяется то же самое. Опять промахи. Тут нервы у меня не выдерживают, я достаю гранаты, две штуки сразу, и бросаю правее от душмана, засевшего в расщелине, чтобы своего раненого товарища не задело. Бросил и откатился в сторону. Слышу, душман подбирается ко мне с другой стороны. Целеустремленный.

Гляжу, мой товарищ уже не двигается. Я снял мешок и побежал к своим. Те чуть не подстрелили, разглядели меня в последний момент. Подбегаю к ротному, говорю: «Товарищ капитан, там убитый, надо забрать!». Тот сидит не в себе, за голову держится — у него потери... «Нет, — отвечает, — теперь до утра!».

Я говорю: «Дайте мне двух человек, и я вам этого духа приведу!». На самом деле хотелось вернуться! Место знаю, где он там прячется, знаю. Но пришлось ждать утра. На всех высотах поставили охрану на всю ночь, но я не спал. Какое-то возбужденное состояние было, а утром опять собирали раненых, убитых. Но к утру раненых уже не было — только убитые. Потом нашли и тот самый ДШК, из которого душманы вели огонь.

Самое поразительное, что никого из душманов мы так и не обнаружили. Хотя в процессе боя видели, по крайней мере, двоих. Один в очках, с которым у меня дуэль была, второй — высокий араб во всем белом. Наверняка были ещё, но ни одного трупа с их стороны. К утру всех своих забрали на броню, и мы отправились в подразделение. В этом бою погибли офицер роты, дембеля. Все они были представлены к наградам посмертно. Я получил за тот бой орден Красной Звезды.

Мне до сих пор иногда снится сон, что меня опять призывают служить в Афганистан. Часто возникает желание поехать туда снова. Пройтись по тем же местам. Хотя война там идёт и сейчас. И будет, наверное, идти ещё очень долго...

«Вечерний Саранск»